...

реальных инклюзивных процессов это институция, которая не представляет никакой ценности, а возводит только барьеры. Потому что она сама по себе воспроизводит и вообще воплощает этот самый барьер. Потому что эта комиссия должна работать с теми, кто уже каким-то образом отобран. Комиссия разбирается с теми, кто уже приобрел какой-то ярлык. Поэтому сейчас даже неважно, как они работают – бывают хорошие комиссии, бывают плохие комиссии, бывает, кто-то получает какие-то преимущества. Мы сейчас не говорим о частных опытах взаимодействия с сегодняшними ПМПК. Мы говорим об институции, внутри которой бесконечно воспроизводится сущность барьера. И, конечно, эта институция должна отмереть в рамках любого инклюзивного движения.

Екатерина, а можно спросить? Конкретный пример, может, кто-нибудь не знает, а какие конкретно барьеры ПМПК делает для того, чтоб ребенок не попал в инклюзивную среду?

Дело не в том, что какие-то конкретно…

Ну, просто раз, два, три.

Смотрите, что еще я хочу донести, барьеры могут быть разные, барьер заключается в том, что ПМПК неправильно оценивает ребенка, например, да? Я Вам еще раз говорю, я Вам не зря рассказала о том, как происходила экспертиза в программе Т-4. Она примерно так же проходит в ПМПК. Другое дело, что детей не умервщляют, спасибо. Понимаете? Невозможно делать оценку людей на основании формальных данных. Это преступно, понимаете? И в случае, допустим, с нацистским опытом, это привело к совершенно жутким последствиям. Но это не значит, что если мы возьмем более мягкую форму концлагеря, то это хорошо. Поэтому речь идет о том, что это сами по себе формы, которые не вписываются ни в один сегодняшний социальный контекст, ни в один. Здесь мне нужно уже как-то быстрее, я здесь, наверно, не успею про это. Сейчас мы к этому перейдем. Более того, Выготский мог с самыми благими намерениями создавать эти ПМПК. Более того, в его текстах есть обоснование, что сегодняшняя современная наука нам подсказывает о том, он называл этих детей, Вы знаете прекрасно, кто здесь есть специалист, кто учился этому, он называл это социальным вывихом. То есть он имел в виду детей с нарушениями развития, которые не могут обучаться в новом типичном образовательном процессе, и, соответственно, они получают некую травму, они не вписываются, они поведенчески сложные, социально сложные, и это имеет социальные последствия. Это он называл социальным вывихом. И опирался он на научные данные, говорил, что есть все-все мировые данные. Это был очень разумный человек. Но дело в том, что научные данные 30-х годов прошлого века и научные данные 10-х годов нашего века – это две большие разницы, как говорят в Одессе. То есть это вообще не имеет ничего общего с тем, что представляли себе просто элементарно о развитии, о человеке, о мозге. Работы Выготского были за 20 лет до того, как ДНК открыли. Это все история, это история науки, это история образования, история психологии. И когда мы сегодня оперируем продуктами деятельности этой столетней давности и поводим, и, более того, опираемся на это, как на научную базу, это, конечно, совершенно абсурдно.

Я просто не успеваю, пролистала бы эти слайды по поводу обогащения среды. Будут вопросы – я расскажу. В данном случае, я все-таки хочу, поскольку лекция все-таки про инклюзию, объяснить, обосновать и расшифровать свое неприятие форм коррекционного образования. И в первую очередь, здесь тезисы, которые будут на этих слайдах, они сделаны на основе материалов многих. На самом деле, исследований довольно много по инклюзивному образованию. Здесь выделены тезисы, которые сделаны на основании работ исследовательского центра по инклюзивному образованию в Бристоле (Великобритания). Они работают с 86-го года и занимаются именно исследовательской работой по части инклюзии. Вообще, как это работает. У них хорошие очень библиографические списки, библиографические данные, на которые можно опираться. И они сами делают вывод, они делают большой мониторинг различных работ, что никогда не было никаких вообще доказательств, никаких исследований, которые бы подтвердили, что раздельное школьное обучение имеет какие-либо преимущества перед нераздельным.

То есть это абсолютная мифология, воспетая самими адептами коррекционного образования, это досужие разговоры. Это приблизительно как мы за чаем говорим: а вот так лучше, а вот так лучше. Или мы сидим, не знаю, с нашими бабушками и обсуждаем, как поступить, условно говоря. Это все такие досужие неквалифицированные разговоры, которые в итоге превратились, вроде бы как, в компетентное мнение. Когда мы сегодня слышим от очень многих коррекционных педагогов, которые говорят: «Ну как, Вы чего? Слепые должны быть со слепыми, им там удобней, им там хорошо, они там друг друга не обидят. Глухие должны быть с глухими, им там лучше, потому что там все приспособлено для глухих», – и так далее. На эту тему исследования были, но никаких доказательств того, что раздельное обучение имеет какие-то преимущества для детей с инвалидностью любой, не существует.

Простите, пожалуйста, Екатерина. А есть такие исследования, которые доказывают, что общее образование, то есть когда дети и инклюзивные, и без инвалидности занимаются вместе, и то, что для детей без инвалидности это полезнее?

Да, есть. Работы такие есть. Рассматриваются просто разные аспекты. Я сейчас немножко про это скажу. Исследования о пользе и вообще всякая прагматика этого существует – да, безусловно. В частности, есть исследования, то есть люди приходят исследовать, как происходят процессы, допустим, в коррекционном специальном образовании, как англичане, допустим, исследуют. Они приходят к выводу о том, что оно имеет гораздо больше минусов, чем плюсов. Исследования подтверждают, что специальное образование связано с объединением социального опыта, недочетом способностей учеников и их результатов, уменьшенным академическим опытом из-за априорной адаптации учебных программ, когда мы заведомо делаем не под ребенка, не ориентируясь на него, а мы делаем, как, опять же, в вопросу об обсуждении сегодняшних ФГОСов: давайте ФГОС сделаем для слепых, давайте ФГОС сделаем для глухих. То есть мы, на самом деле, заведомо априорно предполагаем, что слепой ученик чего-то не может. Хотя мы знаем, у меня есть семья знакомая, в которой слепой мальчик абсолютно блестящий, нечего ему делать в школе для слепых. Безусловно, если у него будет тьютор и поддержка, и Брайль, и все, что ему нужно. Но он должен быть в среде, которая его будет вытаскивать, а не которая его заведомо принижает. Дальше, очень сложно, соответственно, и экспертизы… Значит, связано с занижением ученических ожиданий и надежд. Соответственно, ученик сам, понимая через какое-то время, что он учится во вспомогательной так называемой школе, как раньше это называли, ставит для себя низкие цели, занижает свои цели. Ну и учителя, соответственно, от него тоже большего не ждут, если он попал в коррекционную школу. Это очень важно. Низкая посещаемость, то есть приводят такие данные. Понятно, что с трудностями реинтеграции в обычную среду, с бедностью. Те, кто заканчивает специальное образование, как правило, беднее остальных, то есть это связано с бедностью в зрелом возрасте. Ну и с низкой подготовкой ко взрослой жизни.

Есть еще исследование, которое говорит о других негативных последствиях раздельного обучения. Это уже связано с различными какими-то психологическими, с атмосферными, так скажем, вещами, что депрессия, насилие, отсутствие самостоятельности навыков и выбора, отсутствие самоуважения и статуса, отчуждение, изоляция, малое количество друзей, более жесткие межличностные отношения, издевательства и моббинг и ограниченность в образе жизни. То есть потому что коррекционная среда – среда искусственная, и, соответственно, вы не можете создать тех естественных правил и тех естественных возможностей, того естественного ассортимента, который предлагает естественная жизнь. А мы должны понимать, что мы детей готовим, что никто никакой коррекционной зоны для них, в общем-то… То есть у нас есть коррекционные зоны во взрослой жизни, но это, как мы знаем, психоневрологические интернаты, больше ничего. А вообще жизнь-то, она такая – разнообразная. Естественно, любой ученик, который получает образование, любой ребенок, и здоровый, в тому числе, школа закладывает в нем, открывает ему все вектора возможного развития. То есть все разнообразие жизни, с которым он должен столкнуться во взрослой жизни.

Понятно, что раздельное обучение по своей сути дискриминационно, и любая дискриминация ведет к оскорблению человеческого достоинства, что может подорвать даже наличные способности к обучению. То есть даже если мы берем, как я говорю, талантливый слепой мальчик, попадая в коррекционную школу, он уже дискриминирован, и это за собой поведет определенные какие-то последствия в его дальнейшей социализации. Безусловно, существование раздельных специальных школ, это все тоже данные исследований, душит педагогическое творчество в обычных школах в части развития подходов к тому, как работать в условиях многообразия. То есть, грубо говоря, когда мы говорим: «Школа не берет, школа не пускает», – и так далее, если мы признаем, что возможно и раздельное обучение – да, давайте, оно не хуже, оно такое же, есть форма коррекционного образования, сам факт признания этого снимает ответственность с общеобразовательных школ за необходимость меняться, за необходимость осваивать новые подходы, за необходимость изменять учебные программы, за необходимость введения различных технологий и каких-то обстоятельств и оборудования, которое делает эту школу гибче. И к Вашему, вопросу, между прочим, отвечая на этот вопрос, общеобразовательные школы, которые становятся инклюзивными, они, в принципе, вынуждены переходить на более гибкий, более творческий педагогический подход, и в качестве, естественно, преимуществ, это распространяется на здоровых детей. Потому что учителя становятся гибче, более продвинуты.

То есть здоровые дети от этого приобретают, что они не в кондовой школе, а в школе, которая предполагает большое количество разных педагогических практик. Еще из тех аргументов, которые предоставлены этим исследовательским центром бристолськиим, что сохранение таких образовательных учреждений не совпадает с политикой правительств и фундаментальной правоустанавливающей базой, то, что мы начинали. То есть это не в тренде. То есть политики со всех трибун говорят о том, что «инклюзия», «инклюзия», условно говоря, и наше дело как-то отвечать. Это наше преимущество, мы должны развивать эти инклюзивные процессы, раз нас даже поддерживает, условно говоря, государство, даже на уровне деклараций. Если мы им в ответ говорим: «Нет, оставьте нам коррекционки», – то государство не будет, мы его никогда не втянем в дальнейшее развитие и финансирование этих инклюзивных процессов. Понимаете, здесь возникает противоречие. И то, что было вначале, помните, я показывала карикатурный лист, что раздельное школьное обучение подпитывает человеческую склонность к отрицательной маркировке людей. То есть, на самом деле человек, как я уже говорила, склонен к сохранению собственного комфорта.

Если он здоров и полноценен, то ему совершенно не хочется жертвовать своей полноценностью и своим комфортом ради кого-то, кто либо кричит не по делу, либо нужно уступить место, либо нужно его перевести через дорогу, он слепой, и так далее, то есть чем-то пожертвовать. Человек не склонен, конечно, безусловно, поступаться своим комфортом. Существование раздельного образования как бы легитимизирует это неприятие. То есть когда мы говорим, что можно и так, можно и отдельно, тогда здоровый человек будет думать: «Ну раз можно, значит, я не так плох от того, что я это не принимаю», – условно говоря. Это психологическая подпитка вот этой установки. И понятно, как я уже говорила, что дискриминация, стереотипы, предрассудки, обесценивание, стигматизация – это именно то, что на основании огромного количества опросов социологических, это те обстоятельства, те факторы, которые в наибольшей степени усложняют жизнь взрослых инвалидов. То есть эти вещи, которые, на самом деле, зарождаются в режиме раздельного образования. Ну и понятно, что раздельное школьное обучение не приводит к инклюзии.

Этот вы видели уже слайд, кто видел, в «Фейсбуке» я его выставляла. Три фундаментальных кита, на которых стоит инклюзия. Первое – это права человека, фундаментальные права человека, право на образование. Качество образование – это тоже очень важная вещь, потому что инклюзивное образование считается наиболее качественным, наивысший класс образовательного процесса, образовательного формирования. Не снимайте, он есть в интернете, на «Фейсбуке», я выставляла его вчера. Качество образования не только не страдает, наоборот повышается при наличии инклюзии. То есть могут быть, в Америке есть очень хорошие школы элитные, которые готовят олимпиадников… Там, я не знаю, там нет олимпиад, но готовят, в том числе, выдающихся выпускников с выдающимися результатами, при этом у которых учатся инвалиды, в том

...