Любовь Аркус: оказалось, что
аутисты очень мне близки
|
|
|
989 году Любовь Аркус создала журнал
"Сеанс". Сейчас она создает фонд помощи аутистам и заканчивает фильм
"Аут", где рассказывает о встрече с мальчиком-аутистом Антоном
Харитоновым. О том, как аутисты могут помочь нам, а мы - им, Аркус рассказала в
интервью РИА Новости.
- Как получилось, что Вы, создатель
кинематографического журнала "Сеанс", вдруг оказались специалистом по
аутизму?
- Четыре года назад мы придумали проект роликов
социальной рекламы "Кино открытого действия", которые должны были
снимать кинематографисты. Тогда я впервые столкнулась с темой аутизма, и это
столкновение стало для меня одним из самых важных в моей жизни - за четыре года
появилось два фильма, которые объединены в один "Проект "Аут",
над которым сейчас работает и редакция журнала, и все больше и больше людей
оказывается в него вовлечено. Но на самом деле, я не большой специалист в
области аутизма. Чтобы стать специалистом, нужно было бы все бросить и получить
как минимум еще два специальных образования. Но мало получить эти знания
- нужно еще уметь с ними работать. Боюсь, у нас таких людей нет - и не знаю,
есть ли они на Западе. Все тактики и стратегии, которые я вижу и о которых
читаю, не кажутся мне достаточными. Подход не найден, природа аутизма
непонятна, хотя версий - огромное количество, начиная с безумных (прививки,
которые делают детям) и кончая философскими (наше время всеобщей аутизации
плодит мутантов, которые являются воплощением времени). Есть версии
психологические, версии наследственные... У меня своя версия: аутизм приобретает
клиническую картину, когда у человека есть другие неврологические нарушения.
Безусловно, люди, которые работают в этой области, вносят огромный вклад, их
усилия должны увенчаться успехом - но пока что результата нет.
- Как обстоят дела с аутизмом в России?
- То, что происходит у нас, в России, - это отдельная тема. У нас официально
вообще нет такого диагноза - аутизм. Признали "ранний детский
аутизм", и то недавно. Причем институт раннего вмешательства -
единственное место в Петербурге, где этим занимались - недавно закрыли. Когда
родители, понимая, что с ребенком что-то не так, вызывают детского
невропатолога из поликлиники - он может быть очень хорошим, но он не в курсе,
что такой диагноз бывает, ему этого не преподавали, хотя обучить специалистов
нетрудно: у таких детей много чисто физических проявлений, достаточно
взглянуть, как они вертят ручками, приподнимаются на цыпочки, подскакивают.
Врач начинает лечить от чего-то другого, и ребенка, которого можно было бы
вытащить, откорректировать, социально адаптировать, глушат нейролептиками,
которые не помогают, а только ухудшают положение. Нет не только специалистов -
нет никаких учреждений для этих детей, ни детских садов, ни школ. Существуют
центры дневного пребывания, на них из городского бюджета уходят довольно
большие средства - но для аутистов это не подходит. Они не могут приходить в
заведение, где много разных людей - и на всех две тетеньки-воспитательницы.
Аутист в такой ситуации начинает нервничать, кусать себе руки, биться об стену
головой, рвать одежду, выглядит это устрашающе. Раз нет диагноза - то нет и
статистики. Известно, что в Англии, например, более полумиллиона человек с
клиническим аутизмом, но сколько их у нас - никто не знает.
- И что же делать?
-Действовать одновременно сверху и снизу. Мы пытаемся создать фонд, собираемся
печатать книжки, снимать фильмы, делать выставки; я мечтаю вернуться к идее, с
которой все началось - к идее социальных роликов. Но я убеждена, что решать
проблему глобально можно только на государственном уровне, по-другому никак.
Если даже мы создадим в Москве и Петербурге какие-то места, где детей можно
будет лечить, учить, социально адаптировать, в зону нашего внимания вообще не
попадут дети, чьи родители не будут знать, что можно куда-то пойти, и дети, живущие
в провинции. Там, к слову сказать, положение совсем трагическое. После выхода
каждой программы начинается обвал писем, и я умираю от чувства вины, читая про
семьи в Харькове, Орле, Саранске, для которых мы не можем сделать ничего.
- Что именно должно предпринять государство?
- Надо добиваться комплексного решения проблемы, в которое входит принятие
конкретных законопроектов по медицине, образованию, социальной адаптации,
реабилитации, созданию принимающих систем. Во-первых, совершенно необходимо
создание базы специалистов. Нужно перепрофилировать тех невропатологов и
психиатров, которые готовы узнать что-то новое, помимо одних и тех же таблеток,
которые они выписывают всем подряд.
Во-вторых, нужно создавать разные модели обучения. Наиболее плодотворно -
делать так, чтобы аутисты могли учиться с нормальными детьми. Методология
существует: у меня друг, режиссер, пытается создать для сына такую группу из
пяти человек. Они готовы это оплачивать, есть даже школа, которая может их
взять, но боюсь, что родители нормальных детей скажут: "А мы не хотим,
чтобы наши дети учились с инвалидами". Хотя чем раньше дети поймут, что
есть другие люди, научатся с ними взаимодействовать, осознают, что норма -
понятие относительное, тем им же лучше будет. Изоляция ничего кроме уродства не
порождает. Я вообще убеждена, что рост числа аутистов в немыслимой прогрессии -
следствие террора социальной гигиены, которую мы блюдем - научились уже. В
обществе нельзя громко смеяться, нельзя плакать, надо на всякий случай всем
быть никакими. И это везде так. Наша страна отличается от других стран только
одним: здесь по факту полный ноль информации и фантастическая социальная
незащищенность. Аутисты в этом смысле не отличаются ни от онкобольных, ни от
сирот, хотя сиротство хотя бы признано. И здесь тоже существует проблема
социальной помощи: аутисту государство платит 5 тысяч рублей.
- Что действительно нужно аутисту?
- Нужна адаптация и реабилитация. Когда человек знает, что в десять утра
выходит из дома, едет в метро, делает что-то в мастерской три часа и
возвращается домой - это совсем не такой день, как тот, когда он встает и до
ночи ходит от стены к стене. Среди аутистов есть дико талантливые люди,
Силиконовая долина на огромный процент состоит из аутистов. Кроме того, они все
невероятно добросовестно делают, ни на минуту не опаздывают - это входит в
структуру их личности. Нужно мотивировать бизнес, чтобы для них создавались
рабочие места: пока аутист с большим трудом может устроиться разве что
дворником. Последнее, самое болезненное, - принимающие системы. Если с
родителями аутиста что-то случится, его ждет психоневрологический интернат с
нейролептиками. В интернатах, важно сказать, работают очень хорошие люди, они
трудятся за копейки, но ничего не могут сделать с самой системой, где на 1300
человек по штату приходится один воспитатель. А рядом с аутистом всегда должен
быть волонтер: он ему нужен, как слепому - поводырь. Ведь они все очень разные
- они такие же, как мы, у них тот же мир, что и у нас, только очень сильно
преувеличенный. Страх перед этим миром не отменяет желание иметь другого
человека рядом, другой - средство против страха. Сейчас нужно создать группу
людей, которая занялась бы интенсивным изучением мирового опыта. Я общалась с
голландской семьей, у которой аутичный ребенок - у них в округе существует три
разных школы с разными методиками для аутистов. В Израиле, например, есть
место, где аутисты работают, живут, путешествуют, ездят на экскурсии,
выращивают кроликов и куропаток. Существуют кэмпхиллские общины - система антропософских
поселений по модели Рудольфа Штайнера. Это гениальная система. Антон Харитонов,
про которого я сняла фильм, научился там всему - топить печь, колоть дрова,
резать овощи. Хотя говорили, что он никогда не сможет даже чашку за собой
помыть. Но в нашей стране эта система не подходит для аутистов, потому что во
всем мире кэмпхиллские общины существуют с огромными государственными
дотациями, натуральное хозяйство там некритично. А у нас оно - основа
существования, каждая пара рук - на счету. Людям с синдромом Дауна там
идеально, но им не нужно индивидуальное сопровождение, а для аутистов надо
предусматривать волонтеров. И тут нужно добавить, что волонтер на Западе - это
человек со специальным образованием и престижной профессией, у которого
существует карьера, повышается зарплата, имеется система реабилитации и отдыха.
А у нас все думают, что волонтеры - лузеры, им нечем заняться в жизни.
- Тут неминуемо приходится возвращаться к первому вопросу: как
получилось, что лично Вы столкнулись со всем этим миром?
- Вокруг меня оказалось огромное количество людей, которые жили одной жизнью -
и стали жить другой. Самый главный пример, начало всей моей истории - Елена
Николаевна Грачева, ученица Лотмана, одна из создательниц петербургской
классической гимназии, учившая мою дочь, автор журнала "Сеанс".
Сейчас она занимается детьми с лейкозом - у нее один из самых больших и
плодотворно работающих фондов. Помогая ей разбирать материалы, я и наткнулась
на сочинение моего героя Антона Харитонова. Когда ты начинаешь задыхаться от
того, что ничего не можешь делать, тебе предоставляется возможность, созвучная
твоей натуре. Оказалось, что аутисты очень мне близки, я чувствую их нарушение
развития как свое собственное. Ведь есть клиническая форма - а есть
сверхчувствительные люди с аутичным спектром, для которых душевная травма - это
и источник боли, и источник творчества. К таким относится едва ли не две трети
моих знакомых. Когда я привезла первый съемочный материал, многие товарищи
плакали над этими детьми, потому что каждый узнавал себя в ком-то из них. Я
чувствую, что на каком-то уровне - отнюдь не на всех - могу понимать аутистов,
очень многих из них могу успокоить, понять, что им мешает и чего они хотят. У
меня есть канал подключения, но он только один и интуитивный, а должно быть
очень много, чтобы работать с ними по-настоящему.
- В какой момент стало ясно, что общение с Антоном выльется в фильм?
- На этот вопрос невозможно ответить. Я не решала снимать это кино, все
произошло постепенно, само собой. В итоге получился фильм о том, что Антон -
это я, Антон - это ты, вообще в каждом из нас есть Антон, мы и он - одно целое.
Фильм о встрече - не бедного мальчика и доброй тети, а двух равных людей.
Социального в нем мало, но одно дело, когда в страшных интернатах на 1300 человек,
которыми окружен каждый большой город, живут какие-то неведомые люди. А другое
дело - когда ты видишь глубокого, нежного, тонкого, потрясающего человека,
который очевидно лучше нас всех вместе взятых - но если бы не фильм, другой
судьбы у него бы не было.
Источник: ria.ru
http://www.dislife.ru/flow/theme/18284/#more
Источник: http://www.dislife.ru/flow/theme/18284/#more |