Как это было. Очерки истории инвалидного движения в России и создания ВОИ

Глава III. Мифы и действительность

В 1960-х и 1970-х годах никаких официальных организаций инвалидов, кроме ВОС и ВОГ, в СССР не существовало. Был создан также Комитет ветеранов Великой Отечественной войны, возглавляемый одним из культовых инвалидов СССР Алексеем Маресьевым. Нет смысла описывать его подвиг, он всем известен. Учреждение же, им возглавляемое, кроме того что безусловно защищало права ветеранов, имело еще и немалое пропагандистское значение. Страна наша неистово боролась за дело мира во всем мире, и Комитет ветеранов войны был одним из рупоров советской идеологии и пропаганды.

Другим культовым советским инвалидом был, как известно, Николай Островский, герой Uражданской войны. И здесь советская власть перестаралась: вместо живого мужественного человека был создан идол – несгибаемый коммунист, борец за идеалы светлого будущего. Это идеологическое клише полностью затушевывало чисто человеческие черты Островского. И все же прикованный к постели смертельной болезнью человек стал идеалом и примером для подражания для многих людей того поколения. И даже сегодня, когда интерес к героическим будням прошлого значительно ослаб, имя Николая Островского продолжает быть символом преодоления судьбы для инвалидов, тяжелобольных и павших духом людей.

Эти два человека олицетворяли собой инвалидов, идеальных для коммунистической пропаганды. Герои, оставшиеся в строю! Рядовых же солдат Победы советское государство напрочь вычеркивало из жизни. Чтобы не портили окружающий вид вновь отстроенных городов и весей, калек, потерявших руки и ноги на полях сражений, везли умирать подальше от людских глаз, например, на остров Валаам. К тем, кому повезло и кто смог найти работу по силам, отношение было не лучше. А.М. Кравцов, художественный руководитель Московского театра «Мир искусств», в начале 1960-х годов вел на радио цикл передач по военной тематике. На одну из этих радиопередач он пригласил рядового солдата, инвалида войны, кавалера полного банта ордена Славы, московского сапожника Ивана Румянцева У микрофона тот не сумел сдержать слез. Плакал долго, мучительно. А потом признался: «Не думал, что доживу до такого дня. Ведь меня вся страна будет слушать. А все эти годы живем впятером в комнате 15 квадратных метров в подвале... Куда ни ткнусь, всюду гонят: «Ну, воевал! Ну, получил награды. Чего тебе еще надо?»

Румянцев был ранен в голову в последнем бою войны – при штурме рейхстага. Но ничто не заставило дрогнуть номенклатурные сердца.

И все же робкое неформальное движение инвалидов возникло в послевоенные годы. Его природа связана с особым социальным положением детей-инвалидов: ведь взрослые, умудренные жизненным опытом инвалиды войны если и не были обласканы властями, то все же получали некоторые привилегии. Они имели возможность контактировать друг с другом в госпиталях, протезных мастерских, санаториях и собесовских коридорах и обсуждать жизненно важные вопросы. Понимая, чем это может грозить, они не рисковали сплотиться в какую-то противостоящую властям организацию. Их помыслы были заняты созданием семьи, добыванием средств к существованию и, в лучшем случае, борьбой за получение транспорта или за признание «равноправия» ручного управления на машинах.

Другая немалая часть инвалидов войны, получивших не только физическое увечье, но и глубокую психическую травму, не в силах справиться с собой, оказалась на обочине общества. Эти люди деградировали, спивались, попрошайничали или уходили в преступные группы. Ветеранские же организации, как было сказано, имели настолько ярко выраженный официальный характер, что в них не допускалось даже мысли о борьбе за права инвалидов или о создании каких-либо иных инвалидных обществ.

(И все же в 1955 году на Старой площади перед зданием ЦК КПСС состоялась первая демонстрация инвалидов войны на мотоколясках с экономическими требованиями. Среди участников преобладали мужчины-ампутанты. Организатором пикета был двадцатичетырехлетний Юрий Киселев, о котором речь пойдет дальше.)

Другое дело – подрастающие дети-инвалиды. Среди них, кроме непосредственных жертв войны (тут и бомбежки, и игры с оставленными бесхозными боеприпасами или неразорвавшимися снарядами и минами), были многочисленные калеки, оставленные в печальное наследие эпидемиями полиомиелита предвоенной и послевоенной поры, а также дети, перенесшие туберкулез и дистрофию.

Девушки и юноши 50-х – начала 60-х годов, в силу своего возраста и несмотря на инвалидность, оставались романтиками. Конечно, они все были комсомольцами и убежденными ленинцами, но более свободный по сравнению со школой режим больниц и интернатов все-таки не столь давяще влиял на мировоззрение ребят. Что бы ни говорили сейчас о так называемом «сталинском счастливом детстве», дети-инвалиды, попадавшие в специализированные больницы и интернаты, действительно не были обделены вниманием. Они получали там не только лечение, но и образование. Недаром большинство бывших «интернатских» вспоминают годы учебы с теплотой и поддерживают контакты друг с другом до преклонного возраста.

Но, выходя из-под опеки врачей и воспитателей, молодые люди сталкивались с неприглядной действительностью. Это касалось не только тяжкого быта в коммуналках, часто без лифта и телефона. Это было внезапно навалившееся ощущение ненужности, невостребованности тебя как личности. Что толку, что в интернате инвалид приобретал среднее образование и даже специальность, – получить работу или продолжить образование могли из них немногие. Взрослому сформировавшемуся человеку, перенесшему травму или болезнь и ставшему инвалидом, было куда проще восстановиться на прежней работе или получить новую, используя прежние связи и жизненный опыт. Бывшие дети-инвалиды были этого лишены. Поэтому наиболее активным из них ничего не оставалось делать, как бороться за свои права. Одни шли официальным путем, другие с него «сбивались». Взять тех же теперешних активистов инвалидного движения – среди них многие инвалиды детства.

Юрий Георгиевич Астахов родился в 1938 году в Москве. В 1941 году в детском саду попал под бомбежку. При ударе взрывной волны получил травму позвоночника, на которую наложился костный туберкулез, приведший к параличу ног. с 1944 по 1956 год скитался по больницам, в которых получил школьное образование. В 1961 году поступил на заочное отделение Московского полиграфического института на редакторский факультет, который закончил в 1965 году. Работал корректором в типографии, библиотекарем. В 1960 году познакомился с Юрием Киселевым, а в 1973 году – с Геннадием Гуськовым. Стал участвовать в правозащитной деятельности, в связи с чем уволен с работы в 1976 году. С 1980 по 1990 год работал переплетчиком в Аэрогеологической экспедиции. Все годы продолжал нелегально сотрудничать с правозащитниками, поставляя материалы о положении инвалидов в СССР. Одновременно вместе со своими друзьями-единомышленниками делал попытки повлиять на изменение условий жизни инвалидов через письма на съезды КПСС и в правительство. Женат, имеет сына и внука.

Вспоминает Юрий Астахов:

Препоны возникали и при поступлении на работу. К этому времени большая часть инвалидных артелей была благополучно ликвидирована Какая могла быть кооперативная собственность, когда вся страна строила коммунизм, обещанный к 1980 году. Выбить жилье, мотоколяску досрочно взамен развалившейся или кресло-коляску – все это живо обсуждалось на сходках. Что-то ребятам удавалось, что-то нет, но что было абсолютно непрошибаемо, так это позиция московских чиновников относительно общего положения инвалидов. Ответом Министерства соцобеспечения на приходящие коллективные письма инвалидов детства с критикой его работы стали беседы с отдельными группами молодых людей. Носили они назидательный характер и проходили в унизительной обстановке.

До 1961 года только что появившиеся «горбатые» «Запорожцы» начали было выдавать инвалидам общего заболевания бесплатно, но потом эта практика изменилась, и льгота упала до 40 процентов. Помимо требований, связанных с учебой и трудоустройством, инвалиды стали выступать за возврат к прежнему порядку выдачи транспорта.

Снова были приглашены застрельщики писем на Шаболовку. Начались бесстыдные торги, которые кончились тем, что шестеро молодых дюжих милиционеров на руках вынесли восьмерых смутьянов (все инвалиды 1-й группы) и затолкали их в мотоколяски.

Умело пользуясь отработанными приемами, министерские чиновники стали вносить раскол в ряды возмутителей спокойствия. Кому-то, кто жил в тесной коммуналке вместе с родителями, выдали ордер на отдельное жилье, другому разрешили поступать в институт, третий стал оформлять документы на льготную машину.

Этими методами «кнута и пряника» власть предержащие пользовались постоянно. Уже в 1970 году тот же Аралов пригласил в кабинет Ивана Овчинникова.

Вспоминает Иван Овчинников:

К 1965 году Ю. Киселеву стало ясно, что тактику пора менять. Домашними методами ничего не получится – надо выходить на западные «антисоветские» средства массовой информации. К этому времени у него начали завязываться контакты с другими правозащитниками. Но бывшие друзья и, как казалось, единомышленники, московские инвалиды, настороженные новыми идеями Киселева, все больше сторонились своего товарища. Да и их родители, прослышав о сомнительных связях своих повзрослевших, но, судя по всему, не поумневших детей, строго предостерегали от продолжения опасного знакомства.

В 1965 году Ю.Киселев задумал повторить демонстрацию на Старой площади, но с участием молодых инвалидов. Однако на нее вышли единицы. Это Киселева не обескуражило, и он практически в одиночку стал поддерживать связи с «вражескими голосами» – радиостанциями «Голос Америки» и «Свобода».

Юрий Иванович Киселев родился в 1932 году в Москве в семье учителей. В шестнадцатилетнем возрасте во время учебы в ремесленном художественном училище попал под трамвай и потерял обе ноги. Уже будучи инвалидом, Юрий закончил училище и в 1951 году поступил в Строгановское Высшее художественное училище на факультет дизайна. Дипломная работа Юрия по дизайну автомобиля получила медаль на ВДНХ. С 1964 до 1969 года работал дизайнером в художественно-конструкторском бюро, а в 1970-х годах на Комбинате декоративно-оформительского искусства.

Получил восемь авторских свидетельств по дизайну станков и приборов.

Общение с инвалидами Великой Отечественной войны и знакомство с жизнью других инвалидов, прежде всего инвалидов детства, повлияли на его мировоззрение. Он остро чувствовал дискриминацию этой категории людей в нашей стране. В 1960-х – 1970-х годах организовал несколько пикетов инвалидов-колясочников в центре Москвы. Позже, в 1970-х годах, начинает сотрудничать с западными средствами массовой информации, выступая на радиостанциях «Свобода» и «Голос Америки» и предоставляя в их редакции сведения о тяжелом положении и бесправии инвалидов в СССР. Неоднократно подвергался преследованиям со стороны властей за правозащитную антисоветскую деятельность.

В 1978 году вместе с В. Фефеловым и Ф. Хусаиновым создал инициативную группу при Московской группе содействия выполнению Хельсинкских соглашений. Боролся за ликвидацию специальных исправительно-трудовых колоний для инвалидов. Издавал вместе с единомышленниками информационный бюллетень, где описывались примеры дискриминации инвалидов. В последние годы жизни был президентом-координатором Ассоциации защиты инвалидов и сотрудничал с Московским исследовательским центром по правам человека, в Совете которого работают Елена Боннэр, Сергей Ковалев, Анатолий Приставкин и другие известные правозащитники. Ассоциация выполняла программы по восстановлению здоровья детей из экологически неблагополучных районов России, а также по ремонту отделения детской гематологии Центральной республиканской клинической больницы, детского санатория «Быково», школы-интерната № 53 для умственно отсталых детей и других объектов силами десяти групп американских добровольцев и на их средства. Юрий Иванович Киселев умер в 1995 году от инсульта.

Вспоминает Иван Овчинников:

Но власти, при всем при том, побаивались Киселева. Вскоре после митинга на Пушкинской площади у него появился подержанный горбатый «Запорожец», и, судя по тому, как неловко он себя чувствовал перед ребятами, ему очень не хотелось, чтобы друзья подумали, что его тоже можно купить. И действительно, Юрий не угомонился.

В конце 1960-х годов на исторической сцене появляется новый заметный персонаж – Геннадий Гуськов.

В журнале «Социальное обеспечение» Гуськов публикует «в порядке обсуждения» заметку о трудоустройстве 14 тяжелых инвалидов в Воронежском доме-интернате № 1. Ребята наладились производить плотномеры для аккумуляторов и другие полезные мелочи и приносили доход интернату. Однако статья была далека от благости. Гуськов, тогда технический руководитель мастерской, писал о трудностях и непонимании, с которым приходится сталкиваться: «Думается, и нам нужна организация типа ВОС и ВОГ, которая бы занималась проблемой трудоустройства людей с тяжелой инвалидностью». Это было в 1972 году.

Геннадий Григорьевич Гуськов родился 8 марта 1938 года. В 1946 году после перенесенного полиомиелита у него полностью парализовало руки и ноги. До 14 лет жил в семье, но в 1952 году был отдан в детский дом для детей-инвалидов в поселке Базарный Карабулак Саратовской области. Дома и в интернате занимался самообразованием. По достижении совершеннолетия был переведен в дом инвалидов в городе Балаково. В 1956 году сдал экстерном экзамен на аттестат зрелости и получил серебряную медаль.

В 1959 году инвалиду 1-й группы Гуськову отказывают в поступлении в Московское высшее техническое училище им. Баумана, но принимают в Балаковский филиал Саратовского автодорожного института, на факультет дорожных и строительных машин. На лекции студент добирался на велоколяске, снабженной самодельным мотором. В аудиторию его заносили на руках, а лекции он слушал, лежа на столе. В автодорожный институт Геннадий пошел с дальним прицелом, считая, что конструировать транспорт для инвалидов должны сами инвалиды как люди наиболее сведущие. Он хотел стать первым инвалидом-конструктором. Но поняв, что дело упирается в государственную политику по отношению к инвалидам, решил бросить учебу и заняться разработкой системы труда инвалидов как основы создания Всесоюзного общества инвалидов. Еще больше он укрепился в своей идее, побывав в 1961 году в Москве и обнаружив, что за многие годы никаких перемен в политике по этому вопросу не произошло и не предвидится. В 1962 году Г. Гуськова переводят в Воронежский дом-интернат для инвалидов, где он в 1968 году создает мастерскую по изготовлению «товаров народного потребления» и доказывает, что очень тяжелые инвалиды могут своим трудом зарабатывать на достойную жизнь. Начинается борьба Геннадия Гуськова с советской бюрократической машиной от руководства дома-интерната до министра соцобеспечения. Несмотря на чинимые препоны, по его письму Советом Министров СССР принимается Постановление № 1010 от 10 декабря 1976 года «О дополнительных мерах по улучшению организации профессионального обучения и трудового устройства инвалидов». В середине 1980-х годов он разрабатывает окончательный проект устава Всесоюзного общества и вместе с десятью единомышленниками-учредителями отправляет его для утверждения в ВС РСФСР. В 1980-х годах Г. Гуськов пытается добиться строительства в городе Саки Крымской области одного из жилищно-производственных кооперативов для колясочников. В последние годы разрабатывает методики лечения разнообразных хронических заболеваний и медицинской реабилитации тяжелых инвалидов. Живет в Евпатории. Передвигается лежа с помощью низкой тележки.

Вслед за публикацией заметки в журнале «Социальное обеспечение» последовал разнос редколлегии (видимо, в министерстве «обсудили» ее) и напечатана ответная статья, раскрывающая «нравственный облик» Гуськова Геннадия. Вслед за этими событиями его сослали в отдаленный дом-интернат в сельской местности. Возмущенный беззаконием, Геннадий объявил голодовку. Об этом узнал Юрий Киселев, который послал в эту тмутаракань своих эмиссаров. Он передал на Запад материалы о начале репрессий против инвалидов, которые пытаются бороться за свои человеческие права, и одним из примеров была история с Гуськовым. Сквозь вой «глушилок» эту информацию, переданную по радио «Свобода», могли услышать граждане великой страны, в том числе инвалиды. Как они ее восприняли? Скорее всего, большинство все же с доверием, но и с опаской, а автора признали одновременно и смельчаком, и чересчур заносчивым. Но так или иначе Гуськова перевели в более пристойное место, хотя мастерскую ему так и не дали. Тогда упорный Киселев вновь обратился к своим прежним единомышленникам, чтобы вместе составить и подписать письмо на очередной съезд КПСС.

Сам Геннадий Гуськов не был правозащитником, диссидентом в понимании западных средств информации. Он ни разу не преступил норм социального и идеологического поведения советского человека, но, несмотря на это, был не любим властями до крайности. Вообще же его жизненная одиссея, с одной стороны, настолько характерна, а с другой – столь необычна, что в нашем повествовании имеет смысл привести отдельные фрагменты его автобиографического рассказа.

Шесть лет Гена был дома при матери и старших детях. Дома – это означало еще и в больницах, где было сытнее: как-никак 600 граммов белого хлеба, а в семье – каша из бересты или щи из лебеды с крапивой. Тогда же Гена сам научился читать и непослушными пальцами выводить на бумаге каракули слов. В 14 лет семья вынуждена была отдать младшенького в детский дом для инвалидов, а когда стукнуло восемнадцать, его перевели во взрослый интернат.

В 1962 году Г. Гуськова переводят в Воронежский дом-интернат. Голова изобретателя на немощном теле не дает ему расслабиться. Он конструирует что-то вроде самоходного дивана с кнопочным управлением. Два лета он удивляет город, появляясь на улицах, как Емеля – лежа на печи. В 1964 году Гуськов атаковал письмом Н.С. Хрущева на излете его партийно-государственной карьеры.

Мысль там содержалась такая. Если, скажем, слепой попадает в чужой город, то его встретит родственная душа, поселит в общежитие и даст работу для пропитания. То же и у глухих. А инвалид-опорник, особенно инвалид с детства, этого лишен. Главное – нет работы. Но ведь еще есть глаза, у многих – руки и, что еще важнее, голова на плечах. С другой стороны, есть масса производств, которые с трудом поддаются автоматизации. Вот бы помочь им встретиться к общей пользе. В этом письме Геннадий выдвинул идею общества инвалидов, основанного на производительном труде, и разработал положение о жилищно-производственном комплексе. Потом и название для него придумал – «Прожилки».

В 1968 году в Воронеж из Читы переехал писатель-фронтовик Николай Улыбин. Его судьба была схожа с жизнью Николая Островского. Улыбин воевал на фронте под Калинином. В окопной болотной жиже, не замерзающей даже на морозе, он приобрел тяжелейший полиартрит. Только Островский был прямой как палка, а Улыбин – в виде негнущегося крючка.

Итак, они стали создавать по крупицам первую ячейку будущего общества инвалидов. Главная идея заключалась в том, что даже самые тяжелые инвалиды, у которых в справке написано «нетрудоспособен, нуждается в постороннем уходе», на самом деле при определенных условиях способны производительно трудиться. Главное, чтобы рабочее место было рядом, например, у постели. Второе, работа должна быть безвредной и высококвалифицированной, связанной с приборостроением, оптикой, электроникой, точной механикой, то есть такой, где труда на рубль, а материалов на копейку. Предполагалось также, что после обучения в стенах специально оборудованного комбината работники на дому, в семьях могли получать заказы в посылках по почте и так же отправлять готовые изделия. Таким трудоустройством, по мнению Гуськова, можно было бы охватить даже самые отдаленные деревни.

Из Воронежского дома-интерната автором получено письмо с пожелтевшими фотографиями от одной из работниц той, тридцатилетней давности, бригады Хельви Хяккеля. Она прислала список самых первых работников, который будет полезно привести здесь: Федор Полунин, инвалид 1-й группы, потеря трех конечностей; Григорий Сидоренко, инвалид 2-й группы, менингоэнцефалит; Иван Гончаров, инвалид 1-й группы, ампутация бедер, передвигается на тележке; Екатерина Смирнова, инвалид 1-й группы, травма позвоночника, колясочница; Валерий Чудаков, инвалид 1-й группы, шейник, парализованы ноги и руки, колясочник; Алексей Павельев, инвалид 1-й группы, родовая травма, колясочник; Петр Хорунжий, инвалид 1-й группы, ДЦП, передвигается в тележке; Валерий Тетерин, инвалид 1-й группы, тяжелая форма полиомиелита, передвигается с трудом в коляске; Хельви Хяккеля, инвалид 1-й группы, деформирующий полиартрит, передвигается на костылях. Некоторых из этих первопроходцев уже нет в живых.

В итоге дело дошло до того, что мастерская под руководством Г. Гуськова собралась отделиться от дома-интерната, перейти на хозрасчет и, мало того, самой оплачивать добросовестную работу санитарок. В идеале эта ячейка должна была перерасти в систему тех самых производственно-жилых комплексов, управляемых выборными советами, то есть самими инвалидами. В будущем все комплексы в стране должны были объединяться во Всесоюзное общество инвалидов.

Конечно, Геннадий ориентировался прежде всего на инвалидов с детства, каким был он сам, и на дома-интернаты, в которых вырос. Но надо учитывать, что именно в них молодые люди были поставлены в условия многолетнего прозябания, бесцельного и бесполезного доживания до естественного конца наравне с действительно немощными стариками и старушками, чей уход в другой мир не за горами. Концепция Гуськова устраняла эту несправедливость.

Начались хождения по инстанциям, точнее, «по мукам». От Гуськова с его идеями, казавшимися сумасбродными, отпихивались все чиновники – от райсобеса до Совмина СССР и ЦК КПСС. Одним из членов ЦК был живой классик М.А. Шолохов, живший в 300 километрах от Воронежа в станице Вешенской.

Так письмо с сопроводительной запиской Шолохова попало к председателю Совмина СССР А.Н. Косыгину, а в Воронеж зачастили чиновники разного ранга из Госкомтруда и Минсобеса. Были среди встреч с ними и неожиданные. В мае 1976 года в дом-интернат наведалась начальник управления «богоугодными заведениями» Минсобеса АН. Самарина. Побывав в бухгалтерии, она поразилась результатам работы мастерской. «А как тратите вы деньги, не пропиваете?» – поинтересовалась она у Гуськова. «Все пропить здоровья не хватит, да пропойце столько не заработать», – резонно ответил технорук. «Но ведь вы нарушаете трудовую рекомендацию ВТЭК». – «Есть грех, но ведь облсобес и исполком против нас, и ВТЭК никогда не станет с ними конфликтовать». Видя, что технорук совсем опустил крылья, Анна Николаевна вдруг сказала примирительно: «А впрочем, вы замечательное дело нашли, и я всеми силами буду вас поддерживать».

Спустя полгода, в декабре 1976 года, вышло Постановление Совета Министров СССР № 1010, в котором в порядке эксперимента предписывалось в нескольких республиках «решить вопрос о создании профессионально-технических училищ и учебно-производственных комбинатов с комплексом помещений учебного, производственного, жилищного и культурно-бытового назначения для инвалидов с поражением опорно-двигательного аппарата». В постановлении также говорилось о «создании в домах-интернатах цехов и участков в качестве структурных подразделений предприятий для обучения и организации труда инвалидов».

Казалось бы, Геннадию Гуськову можно было ликовать – его голос был услышан в Кремле, но...

После этого вельможного визита летом 1977 года Гуськова сослали в Балашов. Расправа произошла утром. Ни позавтракать, ни оправиться директор не дал. Вошли трое милиционеров и смущенно погрузили неподвижного инвалида на носилки. В Балашове смутьян Гуськов подговорил ребят проверять на вес еженедельные «мясные» котлеты. Директором дома-интерната там был вылитый «голубой воришка» Альхен из «Двенадцати стульев»