РИА Новости продолжает публикацию дневников Марины Слепян, мамы мальчика с аутизмом, основателя группы по коррекции аутизма "Суламот". Мы никак не могли решить отдавать ли Томика в коммуникационный садик. Нам казалось невероятным поместить нашего активного и подвижного симпатягу к аутистам, которые, как мы считали, отгораживаются от внешнего мира. Мы отвергли диагноз аутизм, но невозможно было не замечать различные затруднения в развитии нашего малыша. Несмотря на то, что Том проходил всевозможные курсы терапии, связная речь не появлялась. Он ограничивался скудным запасом существительных. Вместе с его участившимися истериками и немотивированной агрессией, росло и наше чувство отчаяния. Мы просто не справлялись с ситуацией сами.

Мы назначили серию встреч с экспертами по аутизму. Это были детские психиатры, взрослые психологи, методисты и другие специалисты. Все, единогласно, рекомендовали нам коррекционный садик. Довод, который нас окончательно убедил, звучал так: "Ваш ребенок не пропадет и в обычном садике. Но все его внутренние ресурсы будут направлены на выживание. Это значит, что когнитивная сторона, связанная с обучением и приобретением навыков, не получит достаточных ресурсов, и вместо того, чтобы продвигаться, ребенок начнет деградировать". В итоге мы записали Тома в коррекционный коммуникативный детский сад.

До тех пор мы не имели никакого понятия, что такое коммуникативный детский сад. Каково же было наше удивление, когда выяснилось, что в таком садике находятся только восемь детей, страдающих той или иной степенью аутизма. Количество работников и специалистов, с которыми мы познакомились на предварительном родительском собрании, значительно превышало количество детей. Оказалась, что в нашем садике работает целая армия разноплановых специалистов: три воспитательницы и три нянечки, трудотерапевт, логопед, музыкотерапевт, специалист по терапии в движении, психолог для помощи и поддержки семей и персонала, сопровождающий психиатр, волонтер и педагог, ответственный за интеграцию. Я наверняка упустила кого-то еще, так как их было около 20 человек. И все усилия этих людей были направлены на восьмерых малышей от трех до пяти лет.

К тому же выяснился еще один неожиданный нюанс. Наш детский сад сотрудничал с дошкольным учреждением, где воспитывались здоровые детки. Оказывается, это тоже было частью нашей реабилитации: на некоторое время раз в неделю в него отправляли на интеграцию вместе с тьютором детей, которые достигали подходящего уровня. Нам с мужем все это казалось безумно странным и непривычным. Было трудно представить, как такое количество специалистов может слаженно работать, не натыкаясь друг на друга. Нам все время хотелось передумать и вернуться в знакомую обстановку - 30 детей на одну воспитательницу и нянечку.

Кроме того, и сам Том не особо был рад таким изменениям в жизни. По утрам он не хотел вставать с кровати, не соглашался одеваться, плакал всю дорогу в садик, который находился в 300 метрах от дома. Он требовал перед началом дня ездить с ним на другой конец города или гулять с ним в парке. В садике мы обычно оказывались с опозданием. Я была не в состоянии отрывать его от себя силой, так что эти "приятные" моменты доставались мужу, который выходил из садика подавленным, а вслед ему раздавались крики и плач. За эти две первые недели мы оба полностью пришли к выводу, что совершили ужасную ошибку.

В таком настроении мы встретили осенние каникулы. У нас была запланирована двухнедельная поездка за границу. Сотрудники детского сада настоятельно рекомендовали нам отложить путешествие, но мы были так измотаны, что решили не откладывать поездку.

Видимо, поездка Тома здорово напрягла или же он соскучился по дому, но когда через две недели мы вернулись, он, на наше удивление, бодро собрался в садик, быстро распрощался с папой у ворот и помчался внутрь. Так неожиданно кончился период адаптации нашего сына. Теперь каждое утро он самостоятельно залетал в садик, где его обнимала и целовала дежурная нянечка. Садик "окутал" Тома любовью и теплом, и он будто расцвел. Наши страхи и сомнения растаяли с той же быстротой, что и его сопротивление. Мы, как и Томик, закончили период адаптации.

Не выходя за рамки

Главная идея коммуникационного садика заключалась в том, что любое действие превращалось в обучение. Даже завтрак стал своеобразным уроком, с которого начинался  день. Во время утренней трапезы дети и педагоги учили названия продуктов, им прививали социальные навыки - как попросить передать что-либо, как дождаться своей очереди. Детям показывали, как вести себя за столом, эстетично есть, пользоваться ложкой, вилкой, салфеткой и т.д.

После этого проходили групповые занятия, как в общеобразовательных садиках - что-то типа классного часа. Затем каждый ребенок направлялся на уроки  в соответствии со своим личным расписанием, которое было изображено картинками на специальной доске, под его фотографией. Занятия, связанные с эмоциональной поддержкой, были индивидуальными, остальные были в группах по 2-3 человека.

После каждого занятия дети подбегали к доске, передвигали соответствующую карточку и шли на следующее занятие. Это выглядит безумием, но деятельность во всех областях проходила в форме игры, в очень приятной атмосфере, и все работало, как часы.

В садике у Тома появился друг - Шон, симпатичный и разговорчивый мальчишка. Я с тайной завистью слушала его подробные рассказы о самолетах и поездах. У всех детей в садике были свои таланты: неуклюжий Рон рисовал как художник, а маленькая Ариель, которая почти не разговаривала, могла собрать любой паззл, в том числе и вверх ногами.

Йонатан спокойно складывал и вычитал трехзначные числа, несмотря на свои четыре года.

Раз в две недели нам, родителям, давалась личная консультация с психологом и одним из специалистов, который был прикреплен к определенному ребенку. Раз в две недели я заходила на такую встречу с массой вопросов о повседневной жизни, о подходящем способе общения с нашим неординарным ребенком и получала информацию, которая помогала мне понять своего сына и постепенно научиться помогать ему и себе.

Мы с мужем постепенно начали что-то понимать. Таял наш глупый стереотип классического аутиста, сидящего в углу и закрывающего глаза руками. В нашем сознании начали происходить перемены. И отношение к ребенку стало постепенно меняться.

Один маленький случай с Томом помог мне начинать понимать, что такое аутизм. Однажды мальчик из соседнего детского сада на что-то рассердился и плюнул в Тома. Не такое важное событие, но, когда мне об этом рассказали, то попросили угадать реакцию Тома. "Дал по шее?"- спросила я. Мне дали еще попытку. "Заплакал"- был мой второй ответ. Оказалось, что я опять не угадала. Том не отреагировал НИКАК! Он не понял, что плевок в лицо - это неприятное, обидное действие. Действительно, откуда он мог это узнать? Дома мы так не делаем, вот и не объяснили. Иными словами, любая жизненная ситуация, с которой он не знаком, может быть неправильно интерпретирована, не понята! Те самые понятия, которым мы не учим детей, но которые они сами впитывают из окружения, у него отсутствуют! Когда это дошло до моего сознания, я была в ужасе. Как можно научить и объяснить бесконечное количество жизненных ситуаций?

Поэтому так важна огромная работа, которую вели с детьми и родителями удивительные сотрудники нашего детского сада. Под экспертным руководством директора все педагоги выстроили для наших детей четко продуманные рамки, в которых наиболее эффективно можно было с ними работать. Мы полностью положились на садик, которому постепенно научились доверять. Дополнительно с Томом занимался только логопед, так как языковая проблема нас очень волновала. Мы наконец-то пошли навстречу нашему ребенку, а не требовали, чтобы только он шел навстречу нам. Мы начали много интересоваться и читать, чтобы приблизиться к его миру, так сильно непохожему на наш.

Когда мы окунулись в море информации по аутизму, нас захлестнуло чувство вины. С каждым новым фактом мы понимали, как были несправедливы к Тому, как усложняли его жизнь своими непонятными требованиями. Мы поняли, что больше всего Том нуждается в нашей поддержке и любви. Мы, конечно, любили его и раньше, но в тот момент, когда мы поняли, что скрытые знаки нашей любви не доходили до его сознания, мы стали просто говорить ему об этом. Он не должен был больше догадываться о нашем к нему отношении - оно высказывалось и показывалось при каждом подходящем случае. Результат был ошеломляющий! Том как будто таял в нашей любви. Ему хотелось еще и еще, а главное, он почувствовал желание любить нас. Он говорил о своей любви к нам каждый день, он улыбался при виде нас, а мы при виде его.

Постепенно стало уходить изматывающее напряжение в семье. Во-первых, негативизм Тома пошел на убыль, мы научились договариваться между собой. Появилось понимание того, что именно может спровоцировать бурю, и старались сглаживать острые углы. Например, мы начали избегать "сюрпризов", заранее проговаривали Томику наши планы. Мы не меняли привычные маршруты, не заручившись его согласием. Мы не ожидали от него немедленной реакции, а всегда предупреждали заранее о том, что собираемся от него потребовать. Мы не давали указания издалека, а подходили, дотрагивались до него, и только после того, как удавалось привлечь его внимание, озвучивали свою просьбу.

Все это создавало среду, более-менее похожую на нормальную. Речь Тома тоже стала улучшаться

Источник: ria.ru