«Я недавно получил письмо по электронной почте от одной многодетной мамы, которую помню еще девочкой, – пишет своем блоге епископ Смоленский Пателеимон. – Я, когда читал текст, не мог удержаться от слез. Этот рассказ являет тайну приобщения к жизни, которая есть Любовь». Очень часто пришедшие в храм люди наблюдают за службой как бы со стороны. Их не радует ее красота, они не понимают смысла произносимых слов и совершаемых обрядов и по своему истолковывают все совершающееся, не участвуя в Величайшем Таинстве Причастия Богу. Им в храме быстро становится скучно и стоять тяжело.

Очень часто люди наблюдают за всем совершающимся в жизни, как бы со стороны. Их не радует красота жизни, они не понимают смысла происходящего с ними и по своему истолковывают ход событий, не участвуя в Величайшем Таинстве Любви. Они унывают и не понимают смысла страданий.

Тайна совершенной радости открывается в подвиге любви, и каждый человек призывается Богом к бытию для совершения этого подвига и для причастия этой радости.

Я недавно получил письмо по электронной почте от одной многодетной мамы, которую помню еще девочкой.

Дорогой Владыка, здравствуйте!

Прошло полтора года, как он появился в нашей семье. Это был непростой период в нашей жизни.

Сейчас мне сложно вспомнить то время, когда его с нами не было, хотя иногда по малодушию, у меня мелькает мыслишка, а вот если бы не он, жизнь могла бы быть намного проще. Но все-таки такие мысли редки. Его появление, на самом деле, дало нам очень-очень много. Мы физически ощутили присутствие и помощь Божию, Его близость нам в непростой момент, но не за какие-то заслуги, конечно, а ради мальчика.

Я написала текст об этом первом годе жизни, но он слишком личный, чтобы кому-то кроме Вас его показывать.

Может быть, Вам будет интересно его прочитать.

С любовью, Настя

Я когда читал текст, не мог удержаться от слез. Этот рассказ являет тайну приобщения к жизни, которая есть ЛЮБОВЬ. Я попросил разрешения у Насти опубликовать этот текст, может быть кто-то, прочитав его, последует примеру этой семьи? Если даже никто из читателей не найдет в себе сил на подобный подвиг, этот рассказ наверняка очень многим поможет стать добрее.

Мальчик, который выжил.

Официальные лица

Раннее серое утро, за окном хлещет дождь. Ночью она родила ребенка – не очень-то нужного, даже если бы он был здоровым. «Ну что расстраиваешься-то? Оставляй и все. Он же не жилец», – санитарка говорит это походя, моя в послеродовой полы. У нее наступил обычный рабочий день, который не сулит ничего нового. Женщина знает, что, по крайней мере, в последнем пункте санитарка права. Не будет никто выхаживать это уродливое килограммовое тельце в их городке. Заберет она его домой, промучается с ним месяц, а потом еще и хоронить придется, и всем соседям объяснять, и слушать за спиной разговоры. Лучше сразу сказать, что родился мертвым.

Первый год он провел в больницах, из одной в другую – из поселковой в районную, затем в областную. Сменялись врачи, медсестры, няни, рядом лежали такие же дети, но с мамами, которые бились за них, но не всегда успешно. Он не должен был жить, но жил, несмотря на двустороннее воспаление легких, смертельное для младенцев, несмотря на другие болезни. В три месяца поставили диагноз ретинопатии недоношенных V степени. Если бы это была не провинциальная больница, если бы рядом были те, кто решил бы побороться, возможно, полной слепоты не было, потому что восстановить зрение при таком диагнозе возможно только в очень раннем возрасте – до года. Но к чему эти сослагательные наклонения, которых, как известно, история не терпит.

В первую годовщину рождения к мальчику пришел посетитель – лицо хоть и официальное, но, по крайней мере, не в белом халате. Мальчика выписывали в губернский дом ребенка. Государственный чиновник принес в соответствии с полученными ранее размерами ползунки и маечку. Нянечка одела все на ребенка, она подходила к нему ночами, переворачивала, гладила по животику, а теперь его увозили. Именно в ее смену, или она специально поменялась с напарницей, чтобы проститься с ним. Она натягивала на него штанишки, а сверху трикотажную кофточку – свой подарок, первый в его жизни. Маечка вниз, кофточка сверху - няня стыдливо пыталась прикрыть печати учреждения на его казенной одежде.

Губернский дом ребенка – градообразующее предприятие. Сюда свозят детей со всей области. Вокруг него стоят дома для обслуживающего персонала, есть несколько магазинов, маленький рынок и детский сад – для детей сотрудников. Есть еще автобусная остановка, 2 раза в день сюда приходит автобус из крупного сибирского города, расположенного в 160 км. Вот и вся связь с миром. Но не надо думать, что это плохо. Мир живет сам по себе, а дом ребенка сам по себе. В мире происходят какие-то глобальные события – финансовые кризисы, катастрофы, в крайнем случае, скандалы со звездами, в доме ребенка все упорядочено, по расписанию:

Понедельник

Завтрак:

Овсяная каша

Хлеб

Масло

Сыр

Чай с сахаром

Обед:

Суп рыбный

Тефтель говяжий

Пюре картофельное

Компот из сухофруктов

Полдник:

Молоко

Печенье

Ужин:

Запеканка творожная

Кисель

Тут его полюбили, взаимностью ответил и он. Появилась воспитательница Света, которая научила его ходить, есть ложкой, пить из чашки. В два с половиной года он вовсю болтал, читал, как водится, наизусть «Нашу Таню» и «Уронили мишку». В три, ничего не видя, легко собирал любые пирамидки, строил из кубиков башни. Ближе к четырем освоил счет в пределах десятка. Соответствовал всем методическим предписаниям. В дом ребенка приехала комиссия. Он прошел специалистов, оказалось, что все в норме, отставания и задержки, которые были, ликвидированы, развитие соответствовало возрасту. Морозным зимним утром главный специалист комиссии сделал заключение: «В четыре года будем переводить в детский дом, к сожалению, для инвалидов. Нет зрения». Что это значит? Что он обречен быть не просто сиротой, с прочерками в графе «мать» и «отец», он обречен попасть в систему, где по сути его не будут развивать, ему будут оказывать в основном помощь медицинского характера, так как для инвалидов не предусмотрены педагоги, им нужны лишь медсестры и врачи.

Персонал губернского дом ребенка был прекрасно осведомлен о том, что означало это заключение. Другого они, собственно, не ждали, работая в системе, но мысль о том, что их любимый мальчик, такой веселый, белобрысый, озорной окажется в ДДИ, откуда одна дорога – в психоневрологический интернат, мысль эту они старались все время куда-то отодвинуть на задний план. В доме ребенка было несколько сотен детей, многих усыновляли, увидев на сайте фотографии очаровательных малышей, кто-то из родителей вдруг одумывался и сам приезжал за своим ребенком. Но на нашего мальчика не обращал внимание никто.

Инвалид. Это слово, без связи с диагнозом, с возможностями, с реабилитацией и социализацией человека, – клеймо. Когда нам говорят, что мы живем в новейшей истории, верить не стоит. Мы живем в средние века. Да, инвалидов у нас не сбрасывают со скалы, не сжигают в камерах, не сажают в лодку и не пускают ее по реке, но восприятие наше не таких как мы, все то же. Мы их панически боимся. Забегая вперед скажу, что как-то сидя в кафе, мой мальчик, перепутав столики, случайно провел рукой по соседнему. Люди, сидевшие там, шарахнулись в сторону, а затем пересели на другой конец зала. Они, видимо, испугались и решили, что, посидев недалеко от слепого, и сами могут ослепнуть. Но рассказ о его столичной жизни впереди, пока же в кабинете заведующей проходил «совет в Филях». «Надо что-то делать, рассказать о нем по радио, написать в Москву, в газеты. Он не должен попасть в дом инвалидов», – решили несколько человек в маленьком городке за Уральским хребтом.

Папа

А в это время, на другом конце нашей необъятной родины крупный мужчина приятной наружности начинал свой рабочий день. Он работал в СМИ, был связан с сайтом, освещающим проблемы брошенных стариков, детей-сирот, бездомных и прочих членов нашего общества, до которых обычно никому нет дела. Не надо думать, что мужчина был таким исключительным и хорошим, просто за это ему платили деньги. А так это был самый обычный человек, ворчавший на жену с утра, и на детей вечером. Все обращения с просьбой помочь приходили на его почту, чтение историй, от которых мурашки идут по спине, было для него ежедневной рутинной работой.

Письмо, которое он получил в то утро, было написано странно. Во-первых, текст был набран латиницей, так, будто его пишет человек, у которого на компьютере только иностранные буквы. Во-вторых, не было подписи, обратного адреса (письмо пришло через сайт), или какого-то контакта, по которому можно было бы связаться с просящим. В-третьих, сам текст был составлен так чудно, что, обращаясь вроде как к ресурсу, автор письма говорил нечто лично ему.

Он гнал от себя текст письма и пытался работать дальше – звонить авторам, заказывать материалы. Но где-то внутри шла своя, как будто параллельная мыслительная деятельность: «Смогу ли я его полюбить и относиться как к своему…» В письме была ссылка на сайт детского дома, где были выложены фотографии, даже небольшой видеоролик. Снова и снова он шел по ссылке и вглядывался в черты человека, с которым так или иначе он теперь был связан. Он не знал почему, но понимал, что теперь у него есть два пути: взять ребенка к себе или отказаться в силу реальных жизненных причин от этого, но помнить о нем всю жизнь, и мучиться от невозможности отыграть назад.

Он редко звонил домой с работы. Чаще всего ему звонила жена, и он ужасно сердился, что его отвлекают по мелочам. «Все это можно обсудить вечером», – было любимой реакцией на ее звонок. Но в тот день он понимал, что сам не может ждать. Он набрал номер: «Привет. Ну как вы там? Я тебе ссылку кинул. Посмотри, а? Надо же каких симпатичных детей бросают родители. Ужасно, да?» Вечером они долго говорили о невозможности жить дальше так, будто этого письма не было. Но было также понятно, что от их желания мало что зависит. Отсутствие нужного числа квадратных метров – представлялось им самой большой проблемой на пути к усыновлению ребенка.

Мама

Утром я позвонила в дом ребенка: «Увидела мальчика на вашем сайте, мы хотим его усыновить. Только я не знаю, что для этого нужно, куда мне вообще звонить». На том конце провода любезная женщина объяснила, что звонить нужно в местные органы опеки, там проконсультируют. Органы опеки – это странная организация. Мы все слышали о случаях, когда ни в чем не повинных детей какими-то зверскими способами изымали из семьи оттого только, что в квартире не был сделан ремонт, в холодильнике не стояли пакеты кефира и не лежали на полке яблоки. Со мной лично произошла история, когда из органов соцзащиты мне привезли «сладкий набор» ко Дню Матери: мармелад, зефир и пачку чая «Дембель» (не шутка!). Работники спросили о моем житье-бытье, дело, кажется, было перед какими-то выборами, предложили записаться на получение крупной техники – холодильника, телевизора или стиральной машины.

– Только сначала, надо оформить бумаги, что вы – малоимущие, – сказали строгие дамы и оглядели нашу отремонтированную прихожую

– Кажется, у нас все это есть, и мы не малоимущие, – ответила я.

– А я что-то не заметила телевизора в той комнате, где мы сидели, – тетенька помладше была строже тетеньки постарше.

– А он у нас в другой комнате, – парировала я.

– У вас, что, на такую семью только один телевизор? - подозрительно спросили они буквально хором так, что я сразу поняла – никакого доверия этим людям мы не внушаем.

Итак, мне предстояло звонить в органы опеки, не подчиняющиеся законам ввиду отсутствия оных, и не признающие авторитетов. Звонок туда превзошел мои ожидания: «Хотите усыновить – пожалуйста. Нет квадратных метров – не страшно, у нас в законе нигде не прописаны метры, их просто должно быть достаточно». На такую откровенность я не могла не ответить тем же. «Знаете, мы ведь вообще не собираемся здесь жить. Мы строим большой дом за городом. Но зарегистрировать ребенка там не сможем, потому что дом не оформлен. Почему? Потому что мы хотим встать на очередь по улучшению жилищных условий, получить квартиру, другими словами, а нас никто не нее не поставит, если будет оформлен этот дом». Ну, в какой еще стране возможен такой диалог с представителем государства, который на это чистосердечное признание кивает в ответ: «Ну, конечно. Все ясно. Проходите врачей, диспансеры, собирайте справки об отсутствии судимости, и мы вас ждем».

Не буду рассказывать о том, что такое собрать у нас в стране документы на что бы то ни было. Когда речь идет об усыновлении, этот обычный опыт среднестатистического россиянина стоит помножить примерно на 5. Но, с другой стороны, вынашивать ребенка 9 месяцев, сталкиваться с врачами из женских консультаций и отбиваться от назойливых предложений об аборте (5 раз была беременна и столько же раз, по разным причинам – от «слишком молодая» до «слишком старая», отбивалась), тоже непросто. Думаю, что в этом есть какая-то символическая закономерность: должен быть потрачен большой кусок жизни в борьбе за право строить ее так, как считаешь нужным.

И вот муж летит за ним. 6 часов на самолете, потом перемещение по городу. Автовокзал, тряская дорога до городка. Здесь предстоит провести несколько дней, чтобы оформить бумаги. Между прочим, вопрос на засыпку: где можно остановиться в незнакомом городе, в котором нет гостиницы, а в частные квартиры, воспитатели не советуют идти, потому как «мало ли что» и, кстати, после19.00 на улицах также не стоит показываться – «у нас тут все друг друга знают, а чужие могут вызвать повышенный интерес». Ответ нестандартен: воспитатели договариваются с местным детским садом, под названием «Улыбка», и приезжающих усыновителей кладут на ночь там, сдвигая вместе несколько детских кроватей: «Почувствуй себя Белоснежкой!»

Мальчик и другие

Мальчик выглядит счастливым, за ним приехал папа. Когда мы появляемся в холле, другие малыши затихают, они, такие маленькие – многие не умеют даже говорить, молча провожают взглядом счастливчика. Лучший друг трехлетний дэцепешник Толик все эти дни пролежит в постели, отвернувшись к стенке, он не будет ни с кем разговаривать, откажется от еды, он тоже ждет своего папу. «Страдает. Вы не представляете, как они все ждут!» – будут вздыхать воспитатели и няни.

Как когда-то в больнице, опять фигурирует пластиковый пакет с вещами, символическая деталь. Детей из детских учреждений выдают родителям голыми. Все, что было на них казенного, с печатями, снимается и описывается. Он переходит в другое измерение –теперь вы наряжаете его сами, как хотите. На нем новые джинсы, свитер, курточка, кепка, в руках плюшевый медведь и пакет с книжками – единственная «своя» вещь, нажитая за четыре года. Это подарок от фонда – книжки для слепых детей. «Будьте осторожны с новыми продуктами, они у нас на гипоаллергенном столе», – дает последние наставления представитель администрации. «А что это значит?» – задают вопрос наивные люди. «Это значит, что из мясной пищи он ел только куриное белое мясо и говядину и только в протертом виде. Овощи и фрукты лишь вареные, исключение составляет лишь пюре из яблока. Из напитков – кефир, кипяченое молоко, кисель, компот из сухофруктов. Никаких конфет, тортов и пирожных, разумеется».

Мальчик вышел в большой мир. Первую неделю по приезде он рыдал, почти безостановочно. Или спал. Маленький, слепой, беспомощный ребенок мечется по постели, плачет, когда подходишь к нему и пытаешься заговорить, он кричит что «не хочет жить в этом доме» и «отвезите меня обратно». Это было ужасно. Он не хотел есть, потому что все было приготовлено не так, как нужно. После долгих уговоров хлебал немного супчика, через минуту начиналась рвота. У нас стали опускаться руки, мы просто испугались, но как-то утром дней через шесть он, проснувшись, как ни в чем не бывало спросил: «А там варится гречневая каша? Из кухни пахнет. Хочу!» С этой каши и началось привыкание к обычной жизни.

Он не понимал, как можно жить не по расписанию. Как можно не вставать всегда в одно и то же время, как можно не делать зарядку. Как можно пойти в гости и не поужинать вовремя. Шоком были такие простые вещи как посещение Макдональдса: «А почему мы едим не дома? А что другие люди тоже тут едят, а зачем?» Принесли гамбургер: «Это булка? Нет, это не булка. Булка сладкая, а эта какая-то с котлетой. Не буду есть». Принесли газировку: «Почему вода колючая? Не буду ее пить!» Принесли пачку сока с трубочкой: «А почему сок в коробочке, зачем тут эта палка!» На нас оборачивались посетители, осуждающе качали головами.

Ну и, конечно, заявления знакомых: «Ну, ты ж понимаешь, что он нормальным не будет с такой наследственностью» или «А ты знаешь, кто его родители? Слепые рождаются обычно у наркоманов…» Сейчас мы знаем о незрячих, о диагнозе ретинопатия довольно много, и эти мифологические представления, конечно, не имеют ничего общего с действительностью. К сожалению, любой недоношенный ребенок может оказаться слабовидящим и даже незрячим. Или еще любимая тема, выбивавшая поначалу из колеи: «Вы это сделали, чтобы деньги получать? И сколько платят за инвалидов?» Так и хотелось в ответ спросить: «Вы имеете в виду поштучно или за опт?»

Конечно, он везде лез, брал все без спросу и ломал. Как-то он порвал только что купленные бусики своей сестры-ровесницы. «Кто?» - первый вопрос, который задают родители, пытающееся разобраться в ситуации и наказать виновных. Мальчик не просто молчал, он стал сваливать вину на других. Ведь в детских домах дети считают, что виноват не тот, кто сделал что-то плохое, а тот, кого сегодня назначили быть виноватым. Ужасно, когда ты видишь, как твою семью пытаются превратить в модель сиротского учреждения, и какой-то чужак пытается обидеть твоего ребенка.

«Он хитрый и обязательно будет воровать, обманывать, манипулировать, он изведет остальных детей, разрушит весь семейный мир. Такие дети бывают агрессивны и, что уж там скрывать, сексуально озабочены. В итоге, ты от него откажешься и снова сдашь в детский дом, и эта травма будет еще более страшной, чем вся его предыдущая жизнь», - примерно такая картина рисуется всем приемным родителям, когда они остаются наедине со своими мыслями. Каким он вырастет? Может ли кто-то дать ответ? Может ли кто-то рассказать и то, каким будет кровный ребенок, что проявится в его характере, нет ли и у него каких-то своеобразных «генов», о которых, мы пока не знаем? К сожалению, у нас нет родительских ассоциаций, поддерживающих приемных родителей. Со своими мыслями, страхами, с замечаниями случайных знакомых и комментариями друзей, на которые не знаешь, что ответить, нам некуда идти. Не в органы же опеки, в конце концов.

Как-то у меня спросили, что было самым сложным. Это трудно объяснить. Сложными были мелочи, из которых состоит вся жизнь. Когда ребенок рождается в семье, он с первых минут начинает усваивать те законы, по которым сосуществуют именно эти люди в этой семье. Каждый ребенок может отличить, когда мама сердится в шутку, а когда по-настоящему, когда, несмотря на призывы, можно еще пошалить, а когда уже точно надо остановиться. Значимы поворот головы, интонация, вздернутая бровь, а не собственно слова. Их может и вообще не быть. Усыновленный ребенок этих законов не знает. Но, по большому счету, до какого-то момента, о существовании подобных непрописанных, невербальных отношениях, не знали и мы.

Сын

В какой-то момент он начал ужасно меня раздражать. Не потому, что не слушался или возражал, или делал что-то не так. Понятно же, что любой ребенок ведет себя таким образом. А потому что все это было не так, как заведено у нас. Чужой становится своим постепенно. Сразу с самого начала я вдруг почувствовала, что он как-то пахнет. У каждого человека есть свой запах. И когда ты живешь с кем-то рядом, ты его не замечаешь. От его запаха меня тошнило. Я точно знала, что он моется и чистит зубы, но при этом я чувствовала запах чего-то неприятного и чужого. Мне было стыдно, но я ничего не могла с собой поделать. Как-то раз, уложив детей спать, я принялась разбирать бумаги. На глаза мне попалась его медицинская карта, записи того года, что он провел в больнице, начиная с первого дня жизни. Я представила себе этот кувез для выхаживания недоношенных, это крохотное тельце, обмотанное трубками и датчиками, аппарат ИВЛ и бесконечные уколы. Страница за страницей я пыталась прожить заново его первый год. Со временем неприятный запах пропал.

- Мама, а ты мне купишь на день рождения велосипед?

- Обязательно. Спи, спокойной ночи, спи!

Мы сидим за столом, ужинаем вдвоем.

- Зачем ты говоришь ему, что купишь велосипед?

- А что?

- Ты не понимаешь, что он не сможет?

- Почему?

- Потому что на велосипеде надо ездить, а он не видит!

- Это неважно, у него будет велосипед, он будет на нем ездить, и у него будет все, что у других детей его возраста!

- Это глупо.

Этот разговор происходил осенью, всю зиму я думала, как осуществить его мечту – он не забывал о моем обещании, и я понимала, что не могу не выполнить его. И вдруг, буквально с первыми весенними лучами меня осенило – надо купить велосипед-тандем. Машинку для двоих, где рулит тот, кто впереди, а второй крутит педали и едет. У него будет велосипед, он поедет! С самого начала я знала, что его жизнь будет такой же, как у всех других детей. Да, он слепой, не просто слабовидящий, а тотально слепой, но я не хочу, чтобы он был инвалидом в том смысле этого слова, который подразумевается в нашем обществе, то есть, человеком, который ждет, что его покормят, оденут, выведут на прогулку и выплатят пенсию.

- Мы идем гулять!

- Я с вами!

- Давай живей, я не буду тебя ждать, - это кричит его сестра.

- Куда ты? – он выходит на крыльцо и в первый момент не знает, куда убежала эта вертихвостка.

- Я здесь, рою тоннели в снегу.

Да, мы сделали то, что считали нужным. Мальчик стал частью нашей семьи. Мы живем в загородном доме, в поселке, в 50 км от Москвы. У нас большой участок земли, помощник по хозяйству Миша, кот и пес. На открытой террасе стоят санки, надувные ватрушки, вниз ведут ступеньки. Он хватает ватрушку, садится в нее, отталкивается рукой и летит. Миша еле-еле успевает отскочить в сторону.

- Куда ты?

- Рыть тоннели.

- Пойдем вместе, я вам помогу.

Миша берет несколько разных лопат, топор – на случай если придется вести ход по льдинам и идет к огромным снежным насыпям. Сюда он свозил снег с участка в течение всей зимы. И вот теперь в марте, здесь стоят огромные снежные горы, и строится город – с крепостью, переходами и лазами. Миша идет впереди, мальчик – следом. Он безошибочно ориентируется не только в доме, но и во дворе, и, кроме того, легко может идти за человеком по слуху. Я стою на крыльце и наблюдаю за этой деловой процессией. Так как звука захлопывающейся двери не было, он понимает, что в дом я не ушла. Он поворачивает голову в мою сторону:

- Мама, а чем это так пахнет?

- Это весна, сынок.

Снова наступает его день рождения. Мы встречаем его на море. В кафе каждый заказывает то, что хочет: «Папа, можно я попробую твой жур-р-рьен? – выговаривает он новое слово. - Нет, все-таки пицца вкуснее». Он запивает все ванильным коктейлем, он забыл, что трубочка когда-то так его смущала. У него есть любимые черешня и клубника, нелюбимые персики и абрикосы. Ему нравится вареная колбаса, но и от копченой он не отказывается. Шашлык ест исключительно с аджикой, а по утрам не прочь глотнуть у меня из чашки горячий кофе. Он занимается шахматами, плавает в бассейне, поступил в музыкальную школу, будет петь в хоре, учить английский и сидеть в соц.сетях. У него обычная жизнь столичного мальчика из нормальной семьи, но ее легко могло не быть, если бы однажды на рабочую почту не пришло странное письмо. Кстати, забрав его из дома ребенка и еще даже не доехав до дома, муж получил послание без обратного адреса: «spasibo». Кто выходил с нами на связь, так и осталось загадкой.

Источник: www.nsad.ru