В парижском аэропорту, ожидая регистрации на страсбургский самолет, я разговорилась с симпатичным пожилым господином. В этот день бастовали сотрудники авиакомпании, и мы гадали, застрянем или пронесет. Мой собеседник думал, что я лечу в Страсбург на выходные. Я рассказала ему, что работаю в газете и еду к нашему соотечественнику, молодому человеку, которому во Франции сделали трансплантацию легких. Рассказала, какой долгой оказалась дорога в Европу, потому что пришлось собирать деньги на операцию. Месье Даниель слушал затаив дыхание, угостил меня кофе, а потом спросил: я вот только не понял: а деньги-то зачем собирали? А государство на что?

Так и я не поняла. И в Страсбург поехала в поисках ответа на этот смертельно важный вопрос.

28-летний Павел Митичкин несколько лет ждал помощи от российских врачей. Диплом в Мурманском университете он защитил, уже страдая от жестокой дыхательной недостаточности. Его мама продала квартиру в Мурманске и купила клетушку в Москве, в нескольких минутах ходьбы от 57-й больницы, где Паше помогали бороться с муковисцидозом. Доктор Елена Львовна Амелина билась за Пашу как могла. Однако в 2010 году стало ясно, что без трансплантации легких он умрет. А в то время в России была проведена единственная подобная операция. Все говорили, что скоро их начнут делать в нескольких больницах. Но Паша ждать не мог — он уже дышал с помощью кислородного концентратора. Нашли клинику в Германии и обратились в Минздрав с просьбой выделить деньги на операцию. Собрали пуд документов. Однако 17 августа 2010 года директор департамента высокотехнологичной медицинской помощи Минздравсоцразвития РФ Н.Н.Точилова ответила на повторную мольбу Пашиной мамы: вы не представили копию выписного эпикриза из федерального учреждения здравоохранения. Кроме того, «наличие возможности оказания необходимой медицинской помощи на территории РФ является основанием для отказа министерством гражданину РФ в предоставлении государственной услуги». В переводе с чиновничьего языка это означает: операцию можно сделать у нас, поэтому денег на лечение за границей не дадим. Выписку из ФГУ «НИИ пульмонологии» Митичкины, естественно, предоставили. Но кто же за здорово живешь отвалит простому смертному 200 тысяч евро на операцию за границей? Письмо Точиловой заканчивалось приговором: «При возможности проведения вашему сыну оперативного вмешательства (наличие потенциального донора) Минздрав предоставит Департаменту здравоохранения Москвы дополнительный объем ВМП в профильное учреждение здравоохранения».

Получалось, что возможность проведения операции упирается в наличие донорского органа. Какое бесстыдное лукавство! Ведь на самом деле речь шла о том, что в России в то время никто не пересаживал легкие. И когда наступит «возможность проведения оперативного вмешательства», никто сказать не мог. А дышать Павлу было уже нечем.

И тогда начался сбор денег. О том, как их собирали, можно написать книгу. И вот в октябре 2010 года Митичкины отправились в Германию. Когда я увидела, как Пашу на носилках внесли в вагон, я подумала, что судьба должна сжалиться над его матерью и он испустит дух до того, как поезд пересечет границу. Да, я так подумала. Мне было страшно на него смотреть. А как ей было страшно, знает только она.

В университетской клинике Эссена Павла обследовали два месяца. Ушло на это 36 тысяч евро. Резюме: трансплантация невозможна из-за плохого состояния и неподготовленности больного. Очень большой риск. Профессор Хельмут Тешлер сказал Екатерине Николаевне, что в этом году у них плохая статистика: из 24 операций только 7 закончились удачно.

В этот же день Екатерина Николаевна позвонила Амелиной, а та — знаменитому французскому хирургу Жильберу Моссару (который принимал участие в той самой единственной в России трансплантации легких, проведенной в Петербурге). И Моссар ответил, что для французских хирургов плохое состояние пациента — не повод для отказа в операции.

Еще 25 дней Павел лечился в немецкой клинике. 23 декабря его выписали из больницы, и они переехали на съемную квартиру. В это время добровольный московский помощник Митичкиных Марина Рис вела переписку с Россией и Германией. Она помогла снять со счета клиники в Эссене оставшиеся деньги и быстро перевести их во Францию. Для Пашиной мамы это была помощь, которую нельзя оценить ни деньгами, ни словами. Одна в чужой стране, без языка и малейшего представления о финансовых документах — и с постоянным страхом за жизнь сына. В первых числах января французская клиника прислала счет на предоплату: 36 тысяч евро. Как только деньги поступили на счет, заведующий пульмонологическим отделением университетской клиники в Страсбурге профессор Кесслер прислал приглашение на госпитализацию. От имени Митичкиных переговоры с клиникой в Страсбурге вела Светлана Табачникова, мать волонтера благотворительного фонда «Кислород», живущая в Париже.

Потом Марина Рис нашла компанию, которая перевозит больных с дыхательной недостаточностью. 3 января в 8 часов утра Митичкины выехали из Эссена на реанимобиле с врачом-реаниматологом и двумя медбратьями. В 15 часов приехали в Страсбург. Стоила эта поездка 2950 евро.

Первые несколько дней Екатерина Николаевна спала на полу в туалете Пашиной палаты — на его куртке и своем пальто, в котором она меня и встретила. Потом клиника нашла для них гостиницу, где за проживание брали половину стоимости — 39 евро комната с кухней. Так они и существовали: несколько дней в клинике, несколько дней «дома». Потому что сутки пребывания в клинике стоили 1900 евро.

А потом начались проблемы с визой.

Дело в том, что шенгенская виза D, которую выдают людям, едущим в Европу на лечение, была действительна только на территории Германии и только до 5 января 2011 года. И французы попросили подтвердить их финансовую состоятельность. Благотворительный фонд «Кислород» прислал гарантийное письмо, хотя ни одна живая душа на свете не могла сказать наверняка, соберут для Митичкиных деньги на операцию или нет. Тряслись, что больницу не устроит это письмо, но его приняли. В это же время администрация клиники выдала запрос для оформления визы в префектуру и попросила Павла подписать документ о том, что он не будет просить у правительства Франции никакой финансовой помощи. Наконец все было подписано и согласовано. И после дополнительного обследования Пашины документы отправили в парижское Агентство биомедицины для постановки на очередь больных, ожидающих трансплантации органов.

Была опасность, что откажут, — ведь речь шла об иностранце. Однако на очередь его поставили, потому что все понимали: речь идет о жизни и смерти.

3 марта получили документ из Парижа, а 5 марта Павел подписал согласие на операцию.

Они прожили в гостинице 8 месяцев, и за это время Пашу 6 раз госпитализировали с осложнениями: задыхался, нефрология, эндокринология и т.д.

Все это время шла подготовка к операции. Уезжая в Германию, он был похож на узника концлагеря. Поэтому его перевели на усиленное питание. В клинике к нему постоянно приходил диетолог. Паша съедал по две порции. Меню было очень разнообразное плюс специальное калорийное питание в банках. А время шло, и ожидание сводило с ума. И вот 23 сентября Павла выписывают домой после очередной госпитализации, и он впервые попадает в квартиру, которую Екатерина Николаевна сняла 11 сентября. Приехал он в 14 часов, а в 23 часа позвонили из клиники и сказали, что есть донор.

Павел очень испугался, сказал маме, что больше они, наверное, не увидятся. Попрощался, поблагодарил. И в полночь они поехали в клинику. А в 4 часа утра пришел анестезиолог, и Екатерина Николаевна пошла домой. Трамваи и автобусы еще не ходили, но ей почему-то было не страшно.

Операцию делал профессор Сантельмо из команды знаменитого Жильбера Моссара. Продолжалась она 12 часов.

■ ■ ■

Все это Екатерина Николаевна рассказала мне на кухне той самой квартиры, в которую приехал Паша 23 сентября. Хороший новый дом на окраине Страсбурга. В двух автобусных остановках от дома — Рейн, а на другом берегу Германия, куда все местные жители ездят за продуктами. Я очень удивилась, когда первый раз позвонила Екатерине Николаевне, чтобы договориться о встрече, а она сказала, что сейчас в Германии, но скоро вернется.

Встретились мы так, будто я дождалась Екатерину Николаевну с фронта...

Квартира замечательная: 2 комнаты, кухня, раздельный санузел. Тепло, светло, есть лифт. Пока Паша пользуется инвалидной коляской, это важно. А еще замечательней цена: 500 евро в месяц вместе с оплатой коммунальных услуг. По местным ценам это просто подарок, и хозяин попался очень хороший.

К страховке мы сейчас вернемся, а тут я хочу сказать про инвалидность. Я не представляла себе, каким стал Паша после операции, и вначале мне было страшно даже смотреть на него. Когда мы вошли в квартиру, он сидел на диване и работал на ноутбуке, поставленном на стул. Невероятно бледный, отекший от лекарств — он был похож на фигуру человека, нарисованную на сером листе очень слабой, но точной рукой. Стоять ему трудно, на улицу мама вытащить его пока не может — холодно и обувь тяжелая. Но болезнью и лекарствами там не пахнет. И выглядит он не как инвалид, а как человек, возвращающийся издалека. Совершенно живой, но страшно слабый.

■ ■ ■

Теперь про чертовы деньги.

Митичкины трижды обращались в Минздрав с просьбой выделить средства на операцию за рубежом. Два раза сами, а третий им пытался помочь депутат Ломакин-Румянцев. Получили три отказа. Отказы они получали и на каждый пустяковый запрос: то нет одной бумаги, то другой. И вот, окончательно потеряв надежду хоть на какую-нибудь помощь от государства, Павел подал заявление на поступление в Страсбургский университет, куда и был зачислен 1 октября 2011 года. Став студентом, он получил социальную страховку.

После операции первые лекарства обошлись приблизительно в 5 тысяч евро. Для людей, которые живут в чужой стране на собранные по кругу деньги, это равносильно приговору к пожизненному заключению. Так вот, еще не были оформлены все документы для получения страховки, а уже понадобились немыслимо дорогие препараты для подавления отторжения донорских органов. Приходит Екатерина Николаевна в аптеку. Что было бы у нас? Бесплатно выдать лекарства на 5 тысяч долларов? Смеетесь? А там провизор, увидев рецепты, сказал: оставьте телефон, я сам позвоню в страховую компанию и сообщу вам, когда прийти. Позвонил через день, объяснил, где получить документы, и добавил: лекарство уже получено.

В префектуре, когда оформляли документы на продление визы, у Екатерины Николаевны спросили, на что они живут. Когда узнали, объяснили, куда идти, чтобы получить социальные льготы. А льготы будь здоров: 50%-ные скидки при оплате квартиры, бесплатная инвалидная коляска (а так — 16 евро в неделю), бесплатное белковое питание для поддержания веса (а так — 700 евро в месяц), инсулиновая помпа (которая стоит 2000 евро, а напрокат 590 евро в месяц), бесплатный инсулин. И при необходимости — бесплатная госпитализация.

■ ■ ■

Екатерина Николаевна угостила меня обедом. Ели мы самодельные пельмени, квашеную капусту, соленые огурцы и пили чай с конфетами «Muh-Muhs» («Му-Му»).

Она понимала, что их ждут тяжелые времена, поэтому привезла с собой весь их немудрящий гардероб, а также мясорубку и пельменницу. Все собранные для Павла деньги идут на лечение. За все это время она не купила себе ни одной самой пустяковой женской вещицы. Я даже не могу назвать все это экономией — строжайший внутренний пост.

В гастрономе напротив за два часа до закрытия начинают действовать 50–70% скидки. Хороший кусок охлажденного мяса без костей можно купить за 1,5–3 евро. 500 г печени — 50 центов (вместо 2,27), свинина 1 евро (2,70), курица 3–4 евро (6–8 евро). За другими продуктами она едет на автобусе в Германию. Там все в полтора-два раза дешевле: батон хлеба 750 г — 90 центов (во Франции 2,60), килограмм трески — 3 евро (5 евро), упаковка сливок 1,5 евро (3 евро), килограмм муки — 24 цента (46 центов)...

Операция, которая вернула Павла в мир живых, стоила 102 тысячи евро, и сделали ее в долг. Полностью все сумели оплатить только в декабре.

■ ■ ■

Встреча с профессором университетской клиники Страсбурга Жильбером Моссаром произвела на меня впечатление, к которому я оказалась не готова. Не потому, что это звезда европейской хирургии. И не потому, что он в силу величайшей профессиональной востребованности мало доступен. Он был на операции, потом на консилиуме, и все врачи пошли обедать, а он смотрел больного. Нам сказали — он вряд ли вас примет, но нас с Пашиной мамой он принял и с удовольствием отвечал на вопросы.

Он просто все расставил по местам. И то, над чем я так долго думала, оказалось ясно и понятно.

Жильбер Моссар прекрасно говорит по-русски. Он выучил его в гимназии в середине 70-х годов. Зачем? Он сказал: это был миф большого пространства. Хотелось его понять.

— Что, на ваш взгляд, мешает развитию трансплантологии в России?

— Люди должны понимать, что происходит, и верить врачам. Во-первых, нужно уточнить параметры констатации смерти мозга. Во Франции наступление смерти мозга проверяется при помощи двух энцефалограмм (вторую проводят спустя 8 часов после первой) и демонстрации остановки кровообращения. Во-вторых, распределение донорских органов должно стать прозрачным и бесплатным. Во Франции за всю трансплантацию, включая пересадку костного мозга и ЭКО, отвечает Агентство биомедицины, созданное в 2003 году. А первым был частный фонд, который появился в середине 70-х годов. Его деятельность контролировалась государством.

— У Павла Митичкина муковисцидоз. С таким диагнозом в России пересаживать органы считается бессмысленным — болезнь ведь неизлечима. А во Франции?

— У нас больным муковисцидозом легкие пересаживают давно. В 2000 году провели 78 операций, а в 2011 году — 323. В среднем трансплантацию легких проводят до 26 лет. Сейчас люди, которые раньше умирали, живут до 40 лет. И выживаемость неуклонно возрастает. Во Франции каждый третий больной, которому показана трансплантация, страдает муковисцидозом.

А потом Жильбер Моссар рассказал об аппарате для перевозки легких. И это был именно тот случай, когда о людях говорят: лишился дара речи. Мне стало так трудно произнести хоть слово, что я на мгновение даже испугалась. Так вот, аппарат OCS для перевозки донорских легких разработали в Бостоне. Работа продолжалась 10 лет. Внутри находится дыхательный аппарат и система искусственного кровообращения, что позволяет постоянно следить за состоянием легких. Из донорских легких при необходимости можно брать кровь. И главное — на легких, которые находятся внутри OCS, можно сделать операцию. 9 февраля в Страсбург доставили легкие большого донора, которые предстояло пересадить миниатюрному пациенту. Так вот, прямо в ящике провели резекцию, взяли долю легкого — и происходило это так, как если бы делали операцию живому человеку. Донорский орган может сохраняться в этом аппарате несколько суток.

Использование OCS стоит около 30 тысяч евро. Сейчас во всем мире с OCS работают три команды хирургов: в Испании, в Германии и здесь, во Франции. Такой же аппарат создан и для транспортировки донорского сердца, почек и печени.

Я спросила у профессора Моссара, какая перспектива у больных муковисцидозом, которым пересадили легкие. И он сказал, что во Франции живет молодой человек, которому в 14 лет сделали такую операцию. С тех прошло 20 лет. И в 2009 году на Паралимпийских играх он стал чемпионом мира по теннису.

Я была счастлива, когда Жильбер Моссар сказал, что Пашин добрый гений, заведующая отделением 57-й больницы Елена Львовна Амелина, — прекрасный врач, который лечит больных муковисцидозом по европейскому протоколу. Но счастье — это мгновение. И оно прошло.

■ ■ ■

Осталась боль, от которой нет спасения. Я хочу знать, почему Россия отказала Павлу Митичкину в праве на жизнь?

По поручению Павла и Екатерины Николаевны Митичкиных я иду в суд с иском к Минздравсоцразвития.

А еще Екатерина Николаевна просила меня через газету поблагодарить правительство Франции. Прошу Францию принять и мою благодарность.

Москва — Страсбург — Москва.

Сердечно благодарим постоянного представителя России при Совете Европы Александра Юрьевича Алексеева за помощь в организации командировки.

Ольга Богуславская

Источник: mk.ru

http://www.dislife.ru/flow/theme/17732/#more