Я – инвалид, и я настаиваю на этом

Впервые я осознала свою инвалидность, когда училась в 5 классе спецшколы для детей с ДЦП. Именно тогда нас начал мучить вопрос: почему мы учимся здесь, а не рядом с домом? Об этом меня спрашивали и приятели во дворе, которым, кстати, я порой помогала с уроками.

В Норвегии

Сейчас понимаю: наступил период подросткового брожения, попыток определить свое место в мире. Раньше мы просто принимали мир таким, какой он есть. Я отлично знала, что не могу бегать и прыгать через веревочку, но ничуть не комплексовала по этому поводу. Иногда даже удивляла друзей неожиданными умениями. Как-то, по примеру мальчишек, научилась забираться на детскую горку не по лесенке, а по самой горке. Многие девчонки во дворе этого не умели и очень удивились моей цепкости.

Впрочем, и тогда, в 5 классе, кризис прошел довольно быстро. Опытные учителя не заостряли внимание на нашем заболевании. Они просто втолковали нам, что программа в интернате растянута на год, и если мы захотим перейти в «массовую школу», то окажемся на класс младше. Такая перспектива никого не радовала, и вопросы утихли сами собой. Правда, когда в конце выпускного 9 класса встал вопрос, куда идти дальше, я категорически заявила: «Только не в учреждение с приставкой "спец”!» К тому времени я уже 2 года училась в детской художественной школе и знала, что могу вполне нормально ладить со здоровыми сверстниками.

Я поступила в библиотечный техникум и оказалась в сказочной атмосфере всеобщего равноправия и кипучей интеллектуальной жизни. Отношения в группе казались мне замечательными, некоторые педагоги – и вовсе гениями. Техникум действительно славился на всю Москву преподаванием литературы почти как на филфаке и бунтарским духом. (Между прочим, именно там я впервые в старом номере «Нового мира» прочитала рассказ Солженицына.) Тогда я почти поверила в то, что между мной и однокурсниками нет никакой разницы. Учителя всячески поддерживали эту уверенность, побуждая даже выступать на общетехникумовских литературных вечерах.

Три года пролетели незаметно. Хотя я уверенно шла на «красный» диплом, твердо решила после окончания идти работать: 20 лет – пора… Чтобы облегчить процесс, я даже упросила ВТЭК дать мне третью группу. Те, пожав плечами и предупредив, что вернуть вторую будет сложно, дали. Если бы я знала, что потенциальные работодатели будут оценивать меня не по бумажкам, а по внешности!.. Правда, через несколько лет мне повезло: умный молодой председатель ВТЭК без моей просьбы вернул вторую группу инвалидности и даже сделал ее бессрочной. Но тогда я и не подозревала, каким серьезным испытанием окажется это невинное желание – работать «как все»…

Перед выпускными экзаменами, как и многие однокашники, я получила распределение в центральную библиотеку своего района. Меня это вполне устраивало. Но когда я объяснила заведующей «моей» библиотеки, зачем пришла, то сразу услышала: «Как же ты работать будешь? Вдруг со стремянки упадешь?» На робкое возражение, что стремянок не боюсь и вообще в библиотеках, тем более центральных, есть разная работа, я услышала: «Ну, нельзя же тебя на выдачу посадить – читатели ничего не поймут!» Поняв, что спорить бесполезно, я попросила оформить отказ. На это заведующая выдала: «Зачем тебе отказ? Тебя все равно никуда не возьмут»…

Отказ она потом все-таки оформила – под нажимом мамы. В Управлении культуры мне дали другое распределение. На новое место мы пришли уже вдвоем. При маме заведующая вела себя сдержаннее, обещала подумать, а заодно уговаривала меня продолжить учебу: «С таким дипломом, как у вас…» В общем, было ясно, что и там ничего не «светит». Мама обратилась к знакомым, я прошлась по библиотекам, вплоть до Ленинки, – глухо. Брать меня никто не хотел…

После защиты кандидатской диссертации, 1998 год

Выручила преподаватель техникума, которой рассказали о моей проблеме. Она быстро нашла мне место в небольшой научно-технической библиотеке ВНИИЦ «Агроприбор». (Я проработала там почти 8 лет, успев за это время заочно окончить университет и поступить в аспирантуру.) Библиотека размещалась в большом зале, где, кроме меня и заведующей, сидело несколько переводчиков и референтов из отдела патентной информации. С ними я быстро подружилась. А вот отношения с другими сотрудниками не складывались. Как заметила одна из сотрудниц, на меня «ходили смотреть, как на зверя в зоопарке». Напряжение нарастало. Я забилась в дальний угол зала…

Однажды, когда я сидела в своем углу и перебирала какие-то карточки, ко мне подошла член местного комитета комсомола. Сначала о чем-то спросила, а потом протянула книжку: «На, почитай. Хорошая вещь. Только быстро. За два дня осилишь?» До сих пор не знаю, кто направил ее ко мне. Даже имени не помню – вскоре эта девушка уволилась.

Так у меня в руках оказалась потрепанная книга психолога Владимира Леви «Искусство быть другим». Я проглотила ее за день, потом перечитала… и увидела мир иным. Я увидела девчонку с нечеткой речью, шаткой походкой и дрожащими от волнения руками, которая затравленно смотрит на окружающих из своего угла и поняла, что эта девчонка – я. Оглянувшись, я наконец-то заметила, что похожих на меня людей в «Агроприборе» нет, и потому любопытство окружающих – естественно. (Разумеется, они могли бы вести себя более тактично. Но, во-первых, на дворе была середина 80-х, а, во-вторых, ничего явно оскорбительного эти люди не делали. Возможно даже, что их излишняя назойливость, в значительной мере, была плодом моей мнительности.) Осталось только понять, как вести себя в этой ситуации.

И тут я вспомнила, как лет в 13 начала сама ходить за продуктами в магазин. Сначала было страшно открыть рот: вдруг кассир или продавец не поймет, что я говорю? Но оказалось, что все меня нормально понимают, а если даже чего-то не разберут, спокойно переспрашивают. Может, и тут все не так страшно? Надо просто принять, что люди не обязаны с первого (да и со второго) взгляда видеть в тебе умницу, незаменимого работника и интересного собеседника. Им приходится продираться к тебе не только через обычное незнание (чужая душа, как известно, потемки), но и через твою не слишком выигрышную внешность. Воспринимая их как недоброжелателей, я еще больше осложняла им этот путь. Я заставила себя успокоиться, начала сама подходить к читателям, предлагать помощь – и вдруг оказалось, что почти все они – милые, интеллигентные люди. Некоторые из них со временем стали заглядывать в библиотеку просто поболтать, благо, работы становилось все меньше, а перемены, происходящие в стране, давали богатую пищу для разговоров.

С тех пор я четко усвоила: да, я – инвалид. Это вовсе не значит, что я хуже или лучше других. Просто время от времени жизнь подкидывает ситуации, в которых моя внешность и особенности речи мешают людям увидеть другие черты личности. В этом никто не виноват. Но, поскольку произвести благоприятное впечатление нужно именно мне, я со временем (далеко не сразу!) научилась  скрывать волнение и сдерживать раздражение, когда человек ведет себя не так, как мне хочется. Я научилась трезво оценивать свои возможности, четко и качественно выполнять любое порученное дело, ведь только так можно убедить начальство, что на меня можно положиться. Благодаря этому, сегодня количество работы у меня зависит только от того, сколько я сама хочу на себя взвалить.

Анализируя собственный опыт и наблюдая за другими, я поняла: гораздо легче сделать инвалидность «козлом отпущения», универсальным объяснением всех своих проблем и неудач, чем признать ее неотъемлемой частью своей индивидуальности. Не сомневаюсь: не будь инвалидности, моя жизнь сложилась бы иначе – я сама была бы другой. Однозначно была бы другая профессия, возможно – иные увлечения. Была бы она лучше или хуже, я не знаю и никогда не узнаю. У жизни нет сослагательного наклонения…

Екатерина Зотова – кандидат филологических наук, педагог, корреспондент газеты «Русский инвалид».